Такие вот хорошие люди встретились, я просто не знала, как и поблагодарить.
Да, так все и сделала. И дезинфекцию нашла. Мне одна женщина устроила – за мамино колечко.
В лифчике, конечно. Ты же знаешь, какая у меня фигура смешная, сама худая, а лифчик – пятый номер. Там не только колечко можно было спрятать. Но жить я к этим людям так и не пошла, постеснялась.
А по-настоящему повезло мне в медчасти. Пришли мы с Диной, вижу – за столом два человека, пожилые такие. Один оказался главврачом, Энтин его фамилия, а имени я так и не узнала никогда, а второй – Левин Илья Моисеевич, вроде его заместителя. Всю жизнь я его добрым словом вспоминаю. Сами – бывшие заключенные. Отсидели срок и остались работать.
Посмотрели они на нас, Илья Моисеевич и говорит:
– Надо что-то делать, эти дети здесь погибнут, нет сомнений.
Я даже сразу не поняла, какие дети, а он про меня с Диночкой!
И так строго мне:
– Подождите-ка в коридоре, мы посовещаемся и вас вызовем.
Посидели мы в коридоре. Час, наверное, или больше. Вызывают они меня обратно:
– Будете работать в поселке зубным врачом, есть свободное место. И жилье там же предоставим. Завтра можете приступать.
Потом я, конечно, узнала, что место это они мне прямо тогда изобрели. И ставку зубного врача вписали.
Так мы с Диночкой и спаслись.
Ну что про это говорить. Лучше я тебе расскажу, какое у меня было платье. Длинное, крепдешиновое, до полу. А здесь такие плечики, тогда модно было плечики, и от них – складочки.
Нет, почему не успела. Одевала, даже два раза. У Оси большой праздник устроили на работе, какой-то они проект сдали. Он в группе Тухачевского работал. Так всю группу и расстреляли.
Нет, я только недавно узнала. Раньше все говорили, от пневмонии умер, а недавно, когда архивы подняли, так и нашли там всех. И даже с фотографиями.
Я в газете прочла. Большая статья была.
Нет, микроинсульт у меня позже случился, когда документы на выезд оформляли. Землячка письмо прислала: «Я, такая-то, свидетельствую, что Раппопорт Мера Абрамовна расстреляна в 1942 году на моих глазах и похоронена в братской могиле».
Все очень подробно описала и подпись свою у нотариуса заверила. Такая внимательная женщина. А то мне в ОВИРе разрешение на выезд не давали – требовали сведения о родителях. Как будто я собираюсь бросить родителей. А мне уж самой почти восемьдесят.
Да, о папиной смерти справка у меня сохранилась, а вот о маминой кто мог выдать? Разве только фашисты. Вот письмо-то и помогло.
А фасон платья мне соседка выбирала, Лидия Семеновна. Она же меня и наполеон печь научила. Я же совсем молодая была, ничегошеньки не умела. Так красиво получалось и вкусно. У нас в местечке никто и не слышал.
А когда Диночка родилась, мы взяли няню. Очень мне работу бросать не хотелось. Осип хоть недоволен был, но согласился. Он же Прасковью и нашел.
Диночку она сразу полюбила, а меня так, терпела – и молодая слишком, и слабая, и неумеха. Но уживались как-то.
И когда я на поселении письмо получила – мол, мать вашего мужа, Пелагеева Прасковья Ивановна, хочет эвакуироваться и воссоединиться с семьей, – я сразу побежала оформлять документы. Тогда как раз война началась, неразбериха, все бежали куда-то. Вот Прасковья и назвалась моей свекровью.
Нет, своей семьи у нее не было, только брат в деревне. А я рада была, что ребенка одного дома не бросать.
Так и стали жить втроем. Я работала зубным врачом там же, в поселке, и еще в аптеке подрабатывала, и в операционной. Людей не хватало. А знаешь, что я там придумала? Диночке ленты делать из бинтов. Оставались обрезки в операционной, ну мы их и красили то зеленкой, то чернилами. Прасковья, она в хозяйстве, конечно, лучше меня разбиралась, но и я научилась. И дрова рубили, и козу держали.
Нет, бабушкой она ее так и не стала звать, все Паша да Паша, но по-своему любила, конечно.
А бабушку свою, Осину мать, Диночка и не видела никогда. Счастливая была женщина, красивая, образованная, сыновья прекрасные. И умерла она хорошо, легко. Шла новую шляпку примерить да и присела на минутку у двери. Бог ее уберег и от Осиного ареста, и от гибели второго сына. Вся семья в последний путь провожала.
