— Это ты другому кому-нибудь расскажи, — сказал он. — А мне-то заливать нечего. Пари держу, вы там литр на двоих раздавили.
— Ну, если на то пошло, махнула я чуток с приятелем, — сказала женщина.
— A-а, тогда мне все ясно, — сказал Хосе.
— Нечего там тебе выяснять, — сказала женщина. — Четверть часа как я уже здесь, вот и все.
Мужчина пожал плечами.
— Бог с тобой, раз уж тебе так хочется — значит, четверть часа, как ты здесь, — сказал он. — Туда-сюда десять минут — кого это в конце концов волнует.
— Ох, еще как волнует, Хосе, — сказала женщина. И с небрежностью вытянув руки, бросила их на стойку, на стеклянную ее поверхность. Сказала:
— Знаешь, я без капризов. Ни с того ни с сего чепуху молоть не стану. Словом, здесь я уже четверть часа. — И поправилась, вновь взглянув на часы: — Черт, уже целых двадцать минут.
— А, будь по-твоему, королева, — сказал мужчина. — Я бы день, да еще вдобавок ночь тебе подарил, лишь бы видеть тебя довольной.
Все это время Хосе ни на мгновение не оставался в покое, непрестанно передвигая предметы с места на место. Он исправно играл свою роль.
— Я хочу видеть тебя довольной, — повторил он. И вдруг развернулся в ту сторону, где была женщина: — Ты знаешь, что я очень тебя люблю?
Женщина холодно оглядела его.
— Дааа?.. Ах, какое замечательное открытие, Хосе. Ты что же, полагаешь, что я осталась бы с тобой за миллион песо?
— Нет, я не это хотел сказать, королева, — сказал Хосе. — И все-таки на спор готов пойти — сегодняшний обед явно пришелся тебе не по нутру.
— Я так сказала отнюдь не по этой причине, — сказала женщина. И голос ее вновь обрел прежнюю живость. — Просто ни одна женщина и за миллион песо не смогла бы выдержать твой вес, этакую-то тушу.
Хосе зарделся, как маков цвет. И, повернувшись спиной к женщине, принялся смахивать пыль с расставленных по полкам бутылок. И заговорил, уже не оборачиваясь к ней:
— Ты сегодня просто невыносима, королева. Лучше уж съела бы свой бифштекс да пошла прилегла, соснула.
— Я не голодна, — сказала женщина. И снова стала смотреть на улицу, на мутные силуэты путников вечереющего города. И мутное молчание воцарилось на какое-то время в ресторане. Плотный неподвижный покой, который робко и будто бы невзначай нарушал лишь возившийся в своем шкафу Хосе. Перестав вдруг глядеть на улицу, женщина заговорила приглушенным, нежным, иным голосом.
— Ты правда любишь меня, золотце?
— Правда, — сухо, все так же не глядя на нее, ответил Хосе.
— Даже несмотря на то, что я сказала тебе? — сказала женщина.
— А что ты такого сказала? — сказал Хосе ровным голосом, по-прежнему глядя куда-то в сторону.
— Да насчет этого миллиона песо, — сказала женщина.
— Об этом я уже позабыл, — сказал Хосе.
— Стало быть, любишь меня? — сказала женщина.
— Да, — сказал Хосе.
И упала пауза. Хосе все заглядывал в свои шкафы, стараясь не оборачиваться к ней. Выпустив плотный клуб дыма, она грудью навалилась на стойку; потом, плутовски-шаловливо пробуя каждое слово лезвием своего язычка, спросила, будто вытянувшись на цыпочках:
— Даже если я так и не лягу с тобой? — сказала.
Только тогда Хосе вновь посмотрел на нее.
— Я так люблю тебя, что никогда бы не сделал этого, — сказал он. Потом подошел туда, где она сидела. И заглянул в лицо, опершись мощными руками о стойку — прямо перед ней. И глядя в глаза, сказал:
— Я люблю тебя так, что всякий вечер убивал бы мужчину, который уходит с тобой.
Похоже, на мгновение женщина растерялась. А после с пристальным вниманием взглянула на мужчину, и в глазах смешались сочувствие и насмешка. Но, замешавшись, еще чуточку помолчала. И потом громко расхохоталась.
— Ох, как ты ревнив, Хосе. Господи, вот смехота, ты еще и ревнуешь!
Хосе вновь зарделся — с почти наглой, откровенной застенчивостью ребенка, у которого одним махом выпытали все его секреты. Он сказал:
— Ни черта ты сегодня не смыслишь, королева. — И тряпкой пообтер лоб. И еще сказал: — Совсем оскотинилась из-за поганой жизни.
Но женщина уже повела себя по-другому.
— Ага, значит — нет, — сказала она. И вновь заглянула ему в глаза, а во взгляде читались горечь и отчаянный вызов. — В общем, ты не ревнивец.
