Твоя придуманная правда о сознательном уничтожении книг страшна, но гораздо более мерзкое зрелище мне приходилось видеть наяву. Настоящий костёр из книг обжигал мне однажды лицо, когда нацисты демонстрировали в тридцатые годы свой способ борьбы с иными мнениями.
Мы с тобой много думаем об ответственности. Ты – об ответственности человека перед целым миром и грядущими поколениями, я – всего лишь о том, как он, этот отдельный, маленький, человек, может спасти себя и своих близких, предвидя, от чего-то возможно неприятного.
Техника стремительно совершенствуется и я уверен, что уровень технологий, достаточный для получения предельно возможных по точности результатов, будет вскоре достигнут. О методах же размышляешь ты и заставляешь своими книгами плодотворно думать об этом других.
Когда возможности механизма, скорость сбора необходимой предварительной информации и её обработки совпадут с точностью формулировки цели, тогда люди получат возможность заглядывать в своё будущее. И в близкое, и в далёкое…
Мы сможем дать простому человеку, даже не вводя его в состояние практического эксперимента, множество ответов о его возможной жизни.
Любой незначительный сегодняшний поступок изменяет в гигантских масштабах нашу завтрашнюю жизнь. Вот так…
В задумчивости доктор Христофор отвернулся к свету дневного окна.
– Даже прилетевшая муха, не вовремя прихлопнутая стариком, может через века лишить его праправнуков счастья и богатства… Каждый должен иметь возможность точно оценивать свои поступки и принимать нужные решения.
Моя машина была преждевременна и несовершенна. Но идея…
Так что, дружище Рэй, давай объединим наши с тобой гениальные мысли, знания и интуицию, будем много думать об ответственности и жить в ожидании технического решения, способного сделать наши мечтания реальностью!
Как будто подводя итог страстным словам слепого седовласого человека, на улице внезапно и окончательно сгустился полуденный зной, за просторными стеклами кафе стремительный вихрь начал беспорядочно переворачивать листья придорожных деревьев.
И грянул гром.
Старик был упрям.
Его костлявые руки тряслись, губы иногда шевелились беззвучно, редкие седые волосы метались вокруг сухого лица.
За пустотой чёрных очков метался гнев старика.
Сиделка тоже почти кричала.
– Нет! К нему нельзя! Он никого из посетителей уже не узнаёт, нет смысла беспокоить его в последние часы…
– Он ждёт меня! Ждёт! Я уверен! Пустите меня к нему и вы увидите, что я прав!
Старик закашлялся от волнения.
– Он сам мне сказал год назад, что у него почти всё готово, что работа завершена, что он сообщит мне о встрече! Пропустите, на минуту, пожалуйста…
– Ладно. На минуту. Только из-за вашего имени.
Прочная дама в белом халате поверх делового костюма встала с кресла, чтобы лично проводить старика в больничную палату и соблюсти внезапное время посещения.
За дверью была печаль.
Человек, которого знал и уважал весь мир, действительно умирал.
Его дыхание неверно прерывалось, было то тихим, почти незаметным, то бурлило в бредовом ритме.
– Я сам!
Седой старик властно отодвинул сиделку и тростью подготовил себе путь к кровати умирающего. Встал совсем рядом с ним и очень точно наклонился к лицу смуглого человека.
– Отыщи для меня всего секунду, Пол. Я пришёл, как обещал. Ты не успел позвать меня, но я пришёл. Я – Христофор…
Тихие слова иногда нарушают темноту уверенней свирепых презрительных криков.
Глаза смуглого человека беспомощно открылись.
Дыхание его внезапно превратилось в совсем частое и беспорядочное, сиделка вскочила, громко позвала в распахнутую дверь людей из коридора, принялась нажимать какие-то кнопки на сложных медицинских приборах, замигал тревожный красный свет, вдалеке загудела тугая сирена.
Рука.
Тонкая, смертельно тонкая рука указала на шкафчик у кровати.
– Пол, ты успел?!
Но глаза гения уже закрылись. Навсегда.
С утра морозное солнце заставило снег блестеть и быть тонко хрустящим.
Крупная коричневая лошадь, запряжённая в прочные деревянные сани, без устали бежала по невидимой под снегом дороге вот уже третий час.
Возница изредка останавливал её, заботливо заглядывал под множество меховых покрывал в санях, смеялся, ему смеялись оттуда ответно, возница громко и радостно командовал, и лошадка опять бодро продолжала свой путь.
