Заорала с возмущением толстая встречная тётка, но Антон без слов оскалился, швырнул плечом в сторону и громадную тётку, и двух случайных мужиков, выскочил, сжимая свою спутницу в охапку, на перрон.
– Бежим!
На другой стороне отправлялся встречный поезд.
Всего двадцать каких-то шальных шагов…
Отлетел, матерясь, от Антона парень в татуировках; а девчонка совсем не могла идти.
– Давай, давай, маленькая! Донесу!
В полупустой вагон они ввалились, едва не упав вместе на пол.
– Молодец!
Она не смотрела ни на кого, вжимая лицо в мокрую рубашку Антона.
– Где у тебя эта штука расстёгивается?! Быстро, говори! А платье как…? Где, где расстёгивать-то, ну?!
Семейная пара пожилых, степенных садоводов, с лейками и цветными пакетами, осуждая, уставились на Антона, лихорадочно шарящего рукой по глухому халату девчонки.
– Это, что ли?
Какая-то пряжка, твёрдые ремни.
Кивнула, соглашаясь.
– У-ух, радость ты моя…!
Остановка.
Наверх, по эскалатору, не заботясь уже, как получается переступать по ступенькам у девчонки.
Улица.
Воздух.
Вздохнул глубоко.
– Давай, сюда! Направо, за мной! Вот сюда, быстро… Быстро! За угол.
И уже у глухой стены, за палатками, воняющими жареным мясом, на заплёванном, в точках жвачки, асфальте повалил девчонку.
Не понимая даже, кто сейчас рядом, кто вокруг него, кто это орёт, призывая срочно полицию, расстегнул, почти разорвал, ломая ногти, халат на девчонке, жадно рассмотрел устройство; не обращая никакого внимания на нежность бедра, дёрнул ремень.
Сорвал тёплый, раскалённый встревоженным потным телом серый матерчатый мешок, швырнул его, узкий, тяжёлый, в близкую урну.
– Бежим!
Вдоль той же серой, пыльной стены здания, раскидывая ногами грязный бумажный мусор, за жестяной забор.
Там остановился, обнял.
Дрожа руками, поправил на ней халат.
– Ну, сестрёнка, и наделали же мы с тобой сегодня делов…
Расхохотался, поднимая лицо к солнцу, стирая кулаком пот со лба.
– Всё. Мы молодцы.
А эта, в халате, всё молчала и молчала, опустив голову, плотно закрыв личико крохотными смуглыми ладошками.
– Ладно, ладно… Всё путём. На вот…
Антон вытащил из кармана бумажник.
Всё ещё по инерции торопясь, пытался разглядеть свои деньги, как-то определить, сколько же их у него там, в заветном отделении, хотя примерно знал, поэтому плюнул на пересчёт, выхватил все.
Оторвал одну ладошку от лица.
Сунул все деньги, сомкнул её пальчики в кулак.
– Вот, держи, уезжай… На первое время хватит, спрячься где-нибудь у своих… Ищи каких-нибудь хороших земляков, не этих… Есть же у тебя в Москве дядюшки, тёти на рынках, или где там ещё… Уверен, помогут! На вот ещё, мелочь, пригодится, на транспорт.
Не отпуская, по страшной привычке крепко обняв, Антон целовал и целовал её, не умея остановиться, и щёки, и слёзы, такую покорную, мягкую.
Всё-таки оттолкнул.
– Всё. Иди. Удачи тебе, сестрёнка!
Минута – отдышаться.
У входа в метро Антон, предварительно пригладив свои лохматые, совсем не по статусу, волосы, вежливо, но изображая деловую спешку, обратился к ровеснику в форме.
– Товарищ полицейский, мне кажется, что вот там, за углом здания, в урне, находится какой-то подозрительный пакет. Может…
– А что вы, гражданин, там делали, за углом-то?
Сержант скучал на посту, но улыбался.
Антон тоже понимающе прищурился.
– Ну, вроде как шнурки завязывал… Извините, мне совершенно некогда, я спешу, опаздываю на важную международную конференцию! Так вы посмотрите там, в урне-то…?
– Не переживай, земеля. Обязательно посмотрю, служба такая.
Взволнованный организм Антона Букина выдержал только два квартала быстрой, бесцельной по направлению, ходьбы.
Блестящий стеклом вход в заведение, тугая дверь, сумрак после солнечной улицы.
Ковёр под ногами.
Тишина.
Заняты только два столика у окна.
Стойка бара. Молодой парнишка, приятный, с вежливым взглядом и хорошим голосом, продолжая протирать фужеры, учтиво поинтересовался:
– Добрый день! Что желаете?
Антон выдохнул.
– Выпить. Срочно!
Паренёк понимающе кивнул.
– Коньячку-с?
Совсем не желая никого смущать своими эмоциями, Антон грохнул кулаком по стойке.
– Водки! Стакан!
– И огурчик, конечно же?
Тут уж душа Антона Букина вконец не выдержала излишнего этикета, и он заревел в ответ:
