Всего лишь секунду промедлив, из-за медленно отплывающей в сторону бронированной двери на измождённую долгой засухой жёлтую траву опускается и твёрдо становится нога в лакированном ботинке.
Из машины с улыбкой выходит человек в смокинге.
Другой человек, большой, весь в чёрном, торопливо выскакивает из другой двери автомобиля и, достав из багажника совсем новую лопату и завёрнутые в прозрачную плёнку два саженца, вежливо подаёт их человеку в смокинге.
С удовольствием предстоящего правильного поступка человек вскидывает лопату на плечо, идёт вдоль небольшой аллеи, состоящей всего лишь из десяти пар почти одинаковых, разнящихся только ростом, деревьев…
…Моросит мелкий дождь, ничуть не мешая дюжине вооружённых полицейских курить около зарешеченного арестантского фургона, ожидая другой команды.
Человек в полосатой тюремной одежде выпрямляется, оглядываясь по сторонам, глубоко вздыхает. Прекрасно зная, что поступает верно, благодарит крепким, почти дружеским, рукопожатием стоящего рядом полицейского офицера. Тот в смущении ухмыляется, подталкивает форменным башмаком большой продолговатый свёрток. Там – лопата и два тоненьких деревца. Офицер смотрит на часы.
Подняв свёрток на плечо, человек в грубой полосатой робе счастливо улыбается, странно медленно шагая по аллее из пятнадцати пар стройных деревьев. Серебряно звенят цепи ножных кандалов…
…Оставляя влажные следы на невесомом инее первого осеннего заморозка, седой человек уверенно идёт по большой красивой аллее, раскинувшейся посреди вересковой пустоши, совсем близко от берегового обрыва.
По-утреннему приятно и не опасно шумит невдалеке морской прибой.
Девятнадцать пар деревьев, крики чаек, пронзительное и вскоре обязательно жаркое солнце октября – старый седой человек несёт на плече блестящую лопату и два саженца, корни которых предусмотрительно завёрнуты в мокрую мешковину.
– Де-ед…, дед?
Мария осторожно тронула его за плечо.
– Тебе не плохо?
– Нет, малышка, я счастлив.
С широкой, чудесным образом сохранившейся мальчишеской улыбкой, дед засмеялся, приобнял за тонкие плечи Марию.
– Я – счастлив!
Из большой походной сумки, которую он захватил с собой из машины, дед, опустившись на колено, достал плотную папку с документами.
– Анна зря обиделась. Я приготовил здесь для вас не только деревья. Вот, смотри…
Расстеленную на траве карту дед придавил камнями по углам, опустил на неё широкую ладонь.
– Вот, вся эта земля, весь берег, аллея и эти дюны – ваши. Я купил землю несколько лет назад. Здесь, в самом начале аллеи, будет стоять дом…
Дед искоса взглянул на Марию.
– Ваш дом, если, конечно, вы с Анной такое захотите. Вот все необходимые бумаги по строительству, деньги рабочим уже заплачены, они готовы хоть завтра начинать работы…
Молчание.
Тревожась впечатлением, произведённым его словами на молодую девушку, старик поднялся, в смущении отряхивая пыль с колен.
– Ну, как? Тебе, надеюсь, нравится?
Некоторое время Мария не отвечала, пристально рассматривая мягкую даль зеленоватого моря, тёмные склоны ближних дюн, тревожно-красные листья одинаковых деревьев на аллее.
– А ты? Где будешь теперь ты?
Старик опустил голову.
– Я так привык ждать…
– Чего?
– Прощения. Разрешения прикоснуться к родному… Отвык думать о себе.
Мария тронула пальцами шов жёсткой куртки на высоком плече деда.
– А где ты живёшь?
– На той стороне бухты, там у меня есть небольшой домик у реки.
– Послушай, дед, а ты не хочешь теперь, после пережитого, думать обо всём этом как о выполненном деле? Ты всё смог, мы – рядом. А?
Старик усмехнулся, качнул головой.
– Ну же, дед, решайся?!
Теперь уже стройная девушка танцевала на вершине солнечной дюны, обнимая тонкими руками седого человека.
– Этот дом мы оставим Анне, она славная! И аллею… Будем часто приезжать сюда, к ней, в гости, ладно?!
– А ты…?
– Я – с тобой. Мне ведь нужно много времени, чтобы всегда очень хорошо думать о тебе, дед… Ты слишком долго был один.
