Когда она вывела оседланного коня из денника, Раэм внимательно осмотрел амуницию.
- Мне кажется, ты слабо затянула подпругу, - и он хотел затянуть ремни сильнее.
- Нет, не надо! Я легкая и хорошо держу равновесие. Ему не нравится, когда затягивают слишком сильно. Он от этого злится.
Раэм фыркнул, выражая презрение к мнению безмозглого животного, но делать по-своему не стал.
Конюхи хотели придержать нетерпеливого рыжего, чтобы Кариба села верхом, но она отказалась и взлетела в седло, как птичка. И хотя Раэм невольно морщился при виде мужской посадки, но все же не мог не любоваться грациозной тонкой фигуркой, так уверенно сидящей на спине огромного коня.
Они выехали в поле, и Кариба, дав лошадям слегка разогреться, задала быстрый темп, оглядываясь на Раэма с проказливой улыбкой. А рыжий упрямец, видимо, почувствовал, что она отвлеклась, и, закусив удила и подобрав голову, стал прыгать, то взвиваясь на дыбы, то пытаясь вытолкнуть Карибу из седла спиной. Раэм едва не закричал от страха за жену и сдержался только из боязни напугать строптивое животное. Он мог лишь с ужасом наблюдать за борьбой упертой скотины и не менее упрямой его жены. Конь буйствовал, но Кариба держалась на нем крепко, словно клещ. Раэм соскочил со своего вороного и метнулся к бушевавшему жеребцу, собираясь поймать поводья и унять разошедшегося коня, пусть даже убив его. В этот момент рыжий упрямец, поняв, что сбросить всадницу не выходит, просто опрокинулся на спину, пытаясь подмять Карибу под своё огромное тело. И тут уже Раэм не сдержал вопля ужаса. А дальше наблюдал как в медленном сне, как в самый последний момент его жена выскользнула из седла и, перекатившись, оказалась на ногах рядом с упавшим конем, так и не выпустив из рук повод.
Хитрый конь тут же вскочил на ноги и хотел метнуться в сторону, в надежде, что его пакость удалась, но, поняв, что ничего не вышло, сразу сдулся, и уже через секунду Кариба опять гордо восседала в седле.
Раэм стоял и никак не мог унять бешено бьющееся сердце. Эта женщина просто сумасшедшая, думал Раэм, глядя на блеск возбуждения в глазах своей жены. Она сейчас была просто прекрасна, и его сердце пропускало удары от восхищения и страха. В этот момент Раэм понял, что все его попытки подчинить её силой, рано или поздно рассыпались бы прахом. Такие, как она, не сдаются и всегда ищут способ одержать победу. Его жена была такой же, как он, и все же совсем другой. Он бы убил сейчас строптивого коня, а она обнимала его, улегшись на его шею, и шептала ему ободряющие слова. Схватка возбуждала её, но победа не ожесточала.
- Едем дальше, Раэм, - звонко крикнула Кариба и счастливо улыбнулась ему.
Раэм проглотил все, что хотел сказать по поводу её выходки, сел на вороного и пустил его в галоп, догоняя жену. Они еще долго носились по полям и наконец вернулись в конюшню, отдав конюхам отшагивать лошадей.
- Ну что, он мой? - подскочила к нему Кариба.
Тяжело вздохнув под её нетерпеливым взглядом, Раэм кивнул.
- Но если он сделает еще раз нечто подобное, я его убью. И ты будешь ездить на нем лишь под моим присмотром, - решил он уточнить.
- Как будто я когда-нибудь бываю без твоего присмотра, - пробурчала, мрачнея, Кариба.
Она опять решила сама расседлать и обтереть своего нового питомца, а Раэм вышел во двор, чтобы подождать её. В этот момент он увидел в воротах замка гонца, совсем ещё мальчишку, одетого в цвета, говорящие, что он прислан из родного замка Карибы. По взгляду Кириша, держащего за поводья лошадь гонца, Раэм сразу понял, что новости ему не понравятся. Быстро оглянувшись и убедившись, что Кариба занята с конём, он кивнул Киришу и они поняли друг друга без слов. В тот же момент парнишку резко выдернули из седла, зажимая рот, и потащили в сторону входа в подземелья замка. С лошади в мгновения ока содрали всю амуницию, могущую указывать на её принадлежность дому Суфуса Красного. Один из воинов, повинуясь тихому приказу Кириша, вскочил на лошадь и, пустив с места в галоп, вылетел из ворот замка.
Кариба, закончив с конем, с улыбкой вышла из дверей конюшни. Никаких следов прибытия гонца уже не было во дворе, и лишь редкие свидетели отводили в испуге глаза под тяжелым взглядом повелителя.
