– Не могу поверить! Как они могли так с тобой поступить? После стольких лет?
– Реклама лейкопластыря. Конфликт интересов. Я верю в свежий воздух, неоспорин и засохшие корочки, а не в заклеивание ранок пластырем.
– И ты им об этом сказал?
Он закатывает глаза.
– Да, Элис, именно это я им и сказал. Зарплату тоже урезали. – Уильям криво ухмыляется. – Весьма существенно урезали.
Я начинаю паниковать, но стараюсь, чтобы это не отразилось на моем лице. Мне нужно поддержать его, укрепить его дух.
– Такое со всеми случается, любимый, – говорю я.
– Портвейн у нас есть?
– Со всеми в нашем возрасте.
– Это очень утешает, Элис. Водка? “Грей Гуз”?
– Сколько лет новому креативному директору?
– Понятия не имею. Двадцать девять? Тридцать?
Я вздыхаю.
– Он тебе что-нибудь сказал?
– Она. Келли Чо. Она сказала, что будет счастлива со мной работать.
– Келли ?!
– Не удивляйся. Она очень хороший специалист. Блестящий, если честно. Марихуана? Косячок? Неужели наши дети еще не покуривают? Боже, да у них какое-то позднее развитие.
– Господи, Уильям, мне так жаль, – говорю я. – Это чудовищная несправедливость. – Я тянусь, чтобы обнять его.
Он выставляет вперед ладони.
– Не надо, – говорит он. – Просто оставь меня в покое. Я не хочу, чтобы меня сейчас трогали.
Я отодвигаюсь, стараясь не обижаться. В этом весь Уильям. Когда ему тяжело, он становится еще более отстраненным; ведет себя как Робинзон, скрываясь от всех на острове. У меня же все ровно наоборот. Если мне больно, я хочу, чтобы те, кого я люблю, были со мной на этом острове, сидели вокруг костра, пьянели от кокосового молока и громко обсуждали план спасения.
– Боже, Элис, не смотри на меня так. Я сейчас не в состоянии тебя утешать. Мне своих переживаний хватает.
– Никто не запрещает тебе переживать. – Я встаю. – Знаешь, я слышала, как ты возился в гараже. Заводил мотоцикл. Решила, что нас грабят.
Я замечаю в своем голосе обвиняющие нотки и сама себя ненавижу. Так всегда и бывает. Отчужденность Уильяма заставляет меня отчаянно пытаться восстановить связующую нас нить, в результате чего я говорю всякие отчаянные вещи, в результате чего он только еще сильнее отчуждается.
– Я иду спать, – говорю я, стараясь, чтобы в голосе не звучала обида.
На лице Уильяма проступает облегчение.
– Я тоже скоро поднимусь, – говорит он и прикрывает глаза, тем самым отгораживаясь от меня.
Я не могу гордиться тем, что сделала на следующий день, но нужно принять во внимание, что это был поступок женщины, страдающей ОКР [18] , которая рассчитала бюджет на много месяцев вперед и обнаружила, что в течение одног о года (при урезанной зарплате Уильяма и том скромном вкладе, который дает моя работа) мы неминуемо залезем в свои сбережения и деньги, отложенные на колледж для детей. Через два года наши шансы иметь пенсию и шансы детей на обучение будут равны нулю. Придется вернуться в Броктон и жить вместе с моим отцом.
Я не вижу другого выхода, кроме как позвонить Келли Чо и попросить вернуть Уильяму его работу.
– Келли, привет, это Элис Бакл. Как поживаешь? – нараспев произношу я своим самым довольным, самым спокойным и доброжелательным голосом учителя драмы.
– Элис, – растерянно говорит Келли, произнося мое имя по слогам: Э-лис. Она явно шокирована моим звонком. – Я в порядке, а ты как?
– Я тоже, все хорошо, – пищу я, мой хорошо поставленный голос срывается. О господи.
– Чем я могу тебе помочь? Тебе нужен Уильям? Кажется, он ушел на ланч.
– Вообще-то мне нужна ты. Я надеялась, мы сможем откровенно поговорить о том, что случилось. О понижении Уильяма.
– О… О’кей. Но разве он тебе не рассказал?
– Да, он рассказал, но, как тебе объяснить – я надеялась, что мы найдем какой-то способ все исправить. Нет, не аннулировать твое повышение, я не об этом говорю. Разумеется, нет, это было бы несправедливо. Но, может, есть какой-то способ не понижать Уильяма, а сделать это как-то более горизонтально.
– Я ничего об этом не знаю.
– Но вдруг ты могла бы замолвить за него словечко. Поспрашивать?
– Кого?
– Послушай, Уильям проработал в “ККМ” больше десяти лет.
– Я знаю. Это действительно тяжело. Для меня тоже, но я не думаю…
