— Что же такое происходит? — бормотала принцесса. — Ясно, что он ее больше не любит. А я-то думала, что свадьба так близка!
Но вот кончилось угощенье, и Кизаки встала.
— Теперь, — сказала она, — за работу! Пусть каждый из нас вдохновится природой и сочинит четверостишие на китайском языке.
Все рассыпались под деревьями сада; каждый уединился и стал размышлять; одни остановились перед цветущей веткой, другие медленно прогуливались, опустив взоры на землю или подняв голову к небу, которое виднелось сквозь букеты белых или розовых цветов. Некоторые, более неподвижные, растянулись на траве и закрыли глаза.
Свежие, яркие цвета платьев весело выступали среди зелени и придавали новую прелесть картине.
Вскоре созвали всех поэтов. Срок, определенный на сочинение четверостишия, миновал. Все собрались и уселись на траву. Слуги принесли большой бронзовый сосуд, по бокам которого извивались резные драконы среди причудливых ветвей. Этот сосуд был полон белых вееров, украшенных только легкими рисунками на одном их углов. Наброски изображали или пучок ирисов, гибких тростников, или хижину у озера, над которыми склоняется плакучая ива, или птичку с цветущей веткой миндаля в когтях.
Каждый из состязающихся взял по вееру, на котором нужно было написать стихи. Принесли также кисточки и разведенные чернила. Вскоре на белизне вееров вытянулись четыре ряда черных букв; поэмы были окончены, и каждый поэт прочитал вслух свое произведение.
Начала принцесса Иза-Фару:
Как скоротечно в жизни время,
Полное веселья, надежд, без печали!
Какое самое прелестное время весны?
То, когда не завял еще ни один цветок.
Эта поэма вызвала живейшее одобрение. Когда водворилась тишина, стал читать Симабара:
Я поднимаю голову, и вижу стаю диких гусей.
Один из этих странников, бывший только что во главе,
пропускает вперед своих товарищей.
Вот он летит позади Других. Почему он так отстал?
Для того, чтобы с высоты небес любоваться красотой вида.
— Хорошо, хорошо! — вскричали слушатели.
Некоторые принцы повторяли последний стих, качая головой от удовольствия.
Прочли еще много четверостиший, потом Кизаки прочла свое:
Небо чисто. Пчелки носятся над садами.
Теплый ветерок пробегает по деревьям.
От его дуновенья осыпаются цветы сливового дерева.
Как приятен весенний снег!
— Ты наша учительница! — вскричали все от восхищения. — Что наши стихи перед твоими!
— Наш великий поэт Тзурэ-Юки ни разу не написал поэмы, совершеннее этой, — сказал Нагато.
— Я действительно вдохновилась этим поэтом, — сказала Кизаки, улыбаясь от удовольствия. — Но теперь твоя очередь, Ивакура, — прибавила она, поднимая глаза на принца.
Принц Нагато развернул свой веер и прочитал:
То, что вы любите больше всего, что вы любите сильнее,
чем кто-либо может любить,
Принадлежит другому,
Та ива, растущая в вашем саду,
Склоняется от ветра и украшает своими ветвями
соседнюю ограду.
— Знаменитый Тикангэ мог бы быть твоим братом, — сказала Кизаки. — В его произведениях нет ни одного четверостишия лучше этого. Я хочу сохранить веер с твоими стихами. Прошу тебя, отдай мне его.
Нагато подошел к царице, опустился на колени и вручил ей веер.
Фаткура внезапно прочла сочиненное ею четверостишие:
Фазан бегает по полям; он привлекает взоры
своими золотистыми перьями.
Он кричит, ища себе пищу.
Потом он возвращается к своей подруге.
И из-за любви к ней он невольно открывает
людям свое убежище.
Царица нахмурилась и слегка побледнела. Сердце ее задрожало от прилива гнева, так как она поняла, что Фаткура этой импровизацией хотела оскорбить клеветой принца Нагато и ее саму. Она обижала царицу со смелостью человека, для которого все потеряно и который защищается от мести одним щитом — отчаянием.
Кизаки была не в силах наказать; ее охватил смутный страх, и она подавила свой гнев. Понять обидный смысл слов Фаткуры не значило ли признаться в преступном увлечении, в недостойном внимании ее величества к любви, которую она внушила своей красотой одному из своих подданных?
Она похвалила Фаткуру за изящество ее поэмы совершенно спокойным голосом, потом вручила ей через пажа приз состязания. Это было прелестное собрание стихов, величиной не больше пальца: тогда была мода на книги возможно меньшей величины. Несколько часов спустя, когда принц Нагато, опершись на перила террасы, любовался с высоты гор на заходящее солнце, которое разливало по небу красноватый свет, к нему подошла Кизаки. Он поднял на нее глаза, думая, что она хочет заговорить с ним, но она молчала. Устремив вдаль взор, полный печали, она хранила торжественное молчание.
