После слов сегуна наступило грозное молчание; оно мучительно тянулось. Наконец принц Сатсума прервал его.
— Гиэяс! — сказал он. — Я требую именем моего государя, чтобы ты сложил с себя власть, которою облек тебя Таико-Сама.
— Я отказываюсь, — сказал Гиэяс.
Крик бешенства вырвался у всех вельмож. Принц Маяда поднялся, он медленно приблизился к Гиэясу и вынул из-за пазухи бумагу, пожелтевшую от времени.
— Узнаешь ты это? — спросил он, разворачивая письмо, которое поднес к глазам Гиэяса. — Не своей ли кровью ты начертал здесь твое изменническое имя, рядом с моим именем честного человека? Разве ты забыл клятвенное изречение: «Власть, которую ты доверяешь нам, мы возвратим ее твоему ребенку, когда он будет совершеннолетним, мы клянемся в этом душами наших предков, перед блестящим кругом солнца?» Таико спокойно уснул, увидев эти несколько красных строк. Теперь же он восстанет из своей могилы, чтобы проклясть тебя, клятвопреступник.
Старик, дрожа от гнева, скомкал в руках написанную кровью клятву и бросил ее в лицо Гиэясу.
— Ты в самом деле думаешь, что мы позволим так обобрать нашего ребенка на наших глазах? — продолжал он. — Думаешь ли ты, что, если не хочешь возвратить того, что взял, мы не отнимем у тебя этого? Преступления, которые ты замышляешь, затмили твой рассудок; у тебя нет больше ни души, ни чести, и ты смеешь стоять перед твоим господином, — перед тем, кого ты хотел убить!
— Он не только у меня хочет отнять жизнь, — сказал Фидэ-Йори. — Этот человек свирепее тигра: он велел убить этой ночью моего самого верного слугу, моего самого дорогого друга, принца Нагато.
Трепет ужаса пробежал по всему собранию, тогда как глаза Гиэяса загорелись радостью.
«Освободившись от этого опасного врага, — думал он, — мне легко будет овладеть Фидэ-Йори».
Как бы в ответ на его мысли, раздался голос Нагато.
— Не радуйся заранее, Гиэяс, — говорил он, — я жив и еще могу послужить государю.
Гиэяс быстро обернулся и увидел принца, который, подняв завесу, входил в залу.
Нагато походил на призрак; глаза его горели лихорадочным огнем и казались больше и чернее обыкновенного. Его лицо было так бледно, что с трудом можно было различить узенькую белую повязку на лбу, на которой виднелось несколько капель крови. По его телу пробегала болезненная дрожь, так что хрустальный ящик, блестевший в его руках, сильно дрожал.
Генерал Йокэ-Мура подбежал к нему.
— Какое безумие, принц! — вскричал он. — Ты встал и ходишь, потеряв столько крови и несмотря на запрещение доктора!
— Злой друг! — воскликнул Фидэ-Йори. — Когда же ты перестанешь играть своей жизнью!
— Я стану рабом врачей, чтобы заслужить то внимание, которое вы мне оказываете, и которого я не стою, — сказал принц, — когда закончу возложенное на меня поручение.
Гиэяс, полный беспокойства, упорно молчал, он наблюдал и ждал, часто посматривая на дверь, как бы желая убежать.
— Я должен на коленях подать тебе этот ящичек, и на коленях же ты должен принять его, — сказал принц, — так как в нем заключается послание от твоего и нашего государя, от того, который получил власть свыше, — от всемогущего микадо.
Нагато распростерся и передал шкатулку сегуну, который принял ее, преклонив колено.
Гиэяс почувствовал, что в этой шкатулке заключается его окончательная гибель, и подумал, что Нагато, по обыкновению, торжествовал над ним.
Между тем, Фидэ-Йори развернул послание микадо и пробежал его глазами. Радость осветила его лицо. Он поднял влажные глаза на Нагато, думая, в свою очередь, что это все благодаря нему он торжествовал.
— Принц Сатсума[11]! — сказал он немного погодя, протягивая письмо старому вельможе. — Прочти нам вслух содержание этого божественного послания.
Принц Сатсума прочел следующее:
«Я, прямой потомок богов, основателей Японии, опускаю свои взгляды на землю и вижу, что время идет со смерти верного слуги моей династии Таико-Самы, которого мой предшественник провозгласил главнокомандующим моего государства. Сыну этого знаменитого начальника, который оказал большие услуги государству, было шесть лет, когда умер его отец; но время шло для него так же, как и для других, и он теперь достиг возраста, когда может наследовать своему отцу: вот почему я, в свою очередь, провозглашаю его главнокомандующим государства.
