— А, жестокий друг! — вскричал Фидэ-Йори. — Я хорошо вижу, что твоя воля непреклонна.
— Торопитесь, — сказал принц, — вы и так слишком опоздали. Идите к лодке. Райдэн спрячет вас под складками паруса, брошенного на дно, потом он возьмется за весла. Лоо будет править рулем.
— Нет, нет! — вскричал юноша, цепляясь за платье своего господина. — Я не хочу уходить, я хочу умереть с тобой.
— Послушание — первая добродетель хорошего слуги, Лоо, — нежно сказал принц, — я приказываю тебе с этой минуты повиноваться нашему общему господину и служить ему до самой смерти.
Лоо, рыдая, бросился на темную лестницу подземелья, обе женщины последовали за ним, потом спустился, в свою очередь, сегун.
— Прощай, прощай мой друг, мой брат — ты, самый прекрасный, самый благородный, самый преданный из моих подданных! — вскричал он, дав волю слезам.
— Прощай, знаменитый друг, — сказал принц, — да будет твое счастье так же продолжительно, как твоя жизнь!
Он закрыл вход в подземелье. Наконец-то он был один. Возвратившись на дворцовый двор, он взял из кучи еще горевших углей пылающую головню и поджег все павильоны принцев и дворец Фидэ-Йори. Пробежав все залы до последнего, он достиг башни Золотых Рыб, разнося пожар с этажа на этаж. Добравшись до последней террасы, он бросил горевшую головню и облокотился на красные лакированные перила площадки. Над этой террасой находилась широкая крыша с загнутыми вверх краями, покоившаяся на четырех толстых столбах.
Принц смотрел на море. Маленькая лодка была уже у устьев Йодо-Гавы. Одинокая на воде, она, казалось, привлекала внимание победоносных воинов, которые стояли лагерем вдоль берега. Но рыбак Райдэн закинул свою сеть, и успокоившиеся солдаты пропустили лодку. Джонка принца Сатсумы казалась маленьким темным пятном в открытом море, на фоне красного зарева заходящего солнца.
Воздух был чрезвычайно прозрачен. Море походило на большую бирюзу.
Вокруг замка раздались крики солдат.
— Фидэ-Йори поджег дворец, он погибнет в пламени.
Те, которые находились еще под защитой третьей стены, открыли ворота и поспешно вышли. Они сдались. Наконец, битва прекратилась. Похититель престола был у ворот крепости. Перед ним падали на колени. Его приветствовали, его провозглашали единственным законным сегуном. Это было на второй день шестой луны первого года Ненго-Гень-Ва[30].
С вершины башни принц Нагато видел носилки, на которых возлежал Гиэяс. Он слышал торжествующие крики, которыми приветствовали его.
— Слава и царское могущество — ничего перед счастливой любовью, — пробормотал он, переводя взгляд на лодку, которая уносила его друзей.
Теперь она была в море, вне выстрелов солдат. Она распускала паруса и быстро удалялась.
— Они спасены! — сказал принц.
Тогда он обратил свой взгляд на другую сторону, к Киото и Найку. Он видел начало дороги, которая вела в священный город и по которой он столько раз проезжал. Он видел берега, которые вырисовывались на лазури моря и терялись вдали, у провинции, где возвышается древний храм Тень-Сио-Дай-Тсин. Казалось, он хотел разглядеть через пространство ту, которую ему не суждено было больше увидеть.
Солнце скрылось, зарево пожара начинало преодолевать дневной свет.
У подножья башни дворец сегуна представлял огромную печь, которая сверху казалась морем огня, волнуемым бурей, пламя скрещивалось, крутилось, извивалось, как волны в бурю. По временам облако красного дыма застилало горизонт перед взорами принца. Все этажи башни горели, страшный скрип, смешанный с прерывающимся треском, наполнял стены. Однако последняя площадка еще не была охвачена, но пол уже разгорался и трещал. Пламя взвилось и начало лизать край верхней крыши.
— Иди же, спасительный огонь, — вскричал принц. — Приди усмирить жгучую рану моей души, попытайся затушить неугасаемое пламя моей любви!
Нагато взял с груди смятую бумажку и развернул ее. Он поднес ее к своим губам, потом прочел ее в последний раз при свете пожара:
«Два цветка распускаются на берегах одного ручья.
Но, увы! Ручей их разделяет.
В каждом венчике дрожит капля росы —
блестящая душа цветка.
Одну из них озаряет солнце и заставляет ее блестеть.
