Ваня Сак разбил ребят на отряды. И ведь придумал отрядам названия, да названия не постоянные, а сменные. Право отвоевать лучшее можно было ударной работой. Как только опускалась на луга росная сырость, Ваня Сак брал шагомер и скрупулёзно высчитывал, кто сколько скосил и сгрёб. А стога он обмеривал верёвкой, которая ему заменяла рулетку: он перекидывал её через вершину стога, записывал в блокнотик метраж, а потом опоясывал этой же веревкой стог на окружку и начинал множить и делить столбики цифр, находя конечную — сколько тонн сена в этом стогу. Зиновий Васильевич и сейчас пользуется способом Вани Сака в определении объёма стогов и омётов. Не раз потом проверял, насколько точен его обмер, пропуская сено через весы, — расхождение было такое, какое на практике не берут во внимание.
Отряд, больше всех скосивший и застоговавший сена, удостаивался чести носить имя «Самолёт». Теперь бы его назвали, конечно, «Ракетой». Но тогда быстрокрылее самолёта ничего не было, и лучшие косари, увенчанные именем самой скоростной машины, были полны гордости, что их труд отмечен столь высоко. Поотставшие от «Самолёта» именовались «Дирижаблем». Но и замыкающие турнирную таблицу носили необидное имя — «Сокол» (птица тоже, как известно, не из последних).
Вечерами, пока готовился ужин, все собирались у костра, и опять Ваня Сак оказывался неистощимым на выдумки. Уж казалось бы, устали так, что только бы прислониться головой к подушке — и уснул. А Ваня расшевелит, гармошку из шалаша вынесет — и ну на песню звать. Голос гармони по туману летит далеко, и ты слышишь, что он далеко летит, и присоединяешь к нему свой голос — и он тоже стелется по росной траве неостановимым валом, и ты слышишь, что и твой голос улетел куда-то за лес, может, и Полежаева достиг, может, и мать с отцом тебя слышат — и душа твоя воспарила орлом, голова уже не ищет подушку, усталости в мускулах нет, ты весь сгусток энергии, готов и спать не ложиться, а брать в руки косу и, гикнув, спросить: «Ну, кто сильнее меня?»
Ужин протекал напористо. Ложки стучали об алюминиевые миски, как дятлы соревновались на сухостойных деревьях, кто кого сноровистей. Никто не жаловался на аппетит, за добавкой бегали к котлу не по одному разу.
Но уж и спали будто убитые: хоть за ноги вытаскивай из шалаша — не разбудить. Бывало, комарья набьётся под своды лиственничного сооружения — вот уж для него пир: никто ни рукой ни ногой не шевельнёт, укусов не чувствует. Утром встанут со вздувшимися волдырями на лицах и друг над другом хохочут:
— Да тебя же мама родная не узнает!
— Ничего, — подбадривал их Ваня Сак. — Это как награды в бою. Сразу видно: не до комаров было, дело делали.
На тех дальних урочищах научился Зиновий Васильевич не только заправски косить, управляться с конём, но самое главное — постиг крестьянскую азбуку сенокосной страды: убирать всё вовремя, не запускать под дождь, чтобы сено в стогах, как говорили мужики, было очень «зелёное». А это у крестьянина самая высокая похвала.
Всё делать вовремя…
И маленького человека вовремя наставить на истинный путь. Вот Ваня Сак это умел. Умел пробудить интерес к нужному делу, будничное сделать праздничным.
Получится ли так у Зиновия Васильевича, он не знал.
6. Чем коростель подавился
На повети было темно. Шуршало, оседая, смётанное в угол свежее сено, и Тишке обманчиво казалось, что в нём завелись мыши. По крыше, мяуча, ходила кошка. Дранка под ней, пружиня, вздрагивала, но мыши в сене не успокаивались, не слышали её, вили гнёзда. Тишка от этого не мог уснуть, подтягивал ноги под живот, чтобы мыши ошибочно не приняли их за мослы магазинного мяса.
Ох уж этот Славка: что ни вечер, то к Алику. Даже последнюю ночь перед выездом на Кереть нормально не мог провести. Мать не далее как вчера замахнулась на него полотенцем:
— Ты чего, ветрогон, и дома не водишься?
— Мама, — поднял на неё голубые глаза Славка. — Да ты же сама знаешь: весь день у силосной ямы, надо и поразвлечься…
У матери рука с полотенцем упала вниз.
— Тишка тоже целый день в яме, — нетвёрдо возразила она.
— Мама, — почувствовав эту нетвёрдость, заплясал перед матерью бесом Славка. — Так у Тишки же интересов нету, я в его возрасте тоже дома сидел…
