[66], – так отзывался о Ф. Махине Главком Народной армии Комуча В. Болдырев.
После сдачи белыми Самары (7 октября 1918 г.) Махин будет назначен командующим Поволжским фронтом; с 9 октября – возглавит Бузулукский участок фронта (позднее – Бузулукская группа Юго-Западной армии).[67]
Такой вот «красный командарм-2».
* * *
Известно, что приказ о назначении Махина командармом подписывал командующий большевистским Восточным фронтом левый эсер М. Муравьёв. Исходя из этого, некоторые исследователи ошибочно считают, что комфронта был одним из участников эсеровского заговора, однако это, конечно же, не так.
Левые эсеры к тому времени полностью разошлись с остальными эсерами. Сразу после февральских событий 1917 года левое крыло партии эсеров, объединившееся вокруг газеты «Земля и воля», стало проводить антивоенную политику, осудив войну как империалистическую и требуя немедленно выйти из неё; кроме того, левая оппозиция требовала прекратить сотрудничество партии эсеров с Временным правительством и немедленно передать землю крестьянам. Они же приняли участие в Октябрьском вооружённом перевороте и поддержали партию большевиков.
Так что Михаил Муравьёв не имел никакого отношения ни к заговору ЦК ПСР, ни к самому Махину. Подтверждением этому видим в самих событиях, случившихся в течение тех нескольких дней.
А события развивались следующим образом. 30 июня Муравьёв прибывает в Уфу. Там, на объединённом заседании губисполкома и горисполкома командующий Восточным фронтом выдвигает идею генерального сражения под Чишмами и последующей обороны Уфы на её подступах. Считалось, что как раз этот план и был сорван Махиным. Однако и это не так. По некоторым данным, командарм покинул Уфу ещё 27 июня, изменив оперативный план штаба и прихватив с собой важные секретные документы[68].
Об этом же свидетельствует телеграмма Муравьёва от 30 июня, отправленная Троцкому:
«Революционный совет в составе Муравьева и Благонравова находится в Уфе, здесь организуем оборону. Назначенный товарищем Кобозевым военрук Махин, командующий войсками вместо назначенного вами Яковлева, сбежал со всем оперативным штабом. Положение угрожающее… Войскам приказано перейти в наступление… Уфа дорого достанется противнику. Оренбургская группа ожесточённо борется с врагом, которому после трехдневного боя удалось с громадными для него потерями занять Бузулук»[69].
По свидетельству Г. Котова, на том же заседании Муравьёв представил нового военрука – бывшего командующего 1‐й армией Восточного фронта (19–28 июня 1918 г.) Александра Игнатьевича Харченко. (Будет назначен командующим 2‐й армией 3 июля декретом РВС Восточного фронта за № 10.)
Однако никакие кадровые перемены красных уже не могли спасти город. В ночь с 3 на 4 июля 1918 года Уфа была оставлена. Тут же выяснилось, что неведомо куда пропал новый командарм-2 тов. Харченко. На обстоятельства его исчезновения проливают свет показания, данные белой контрразведке в январе 1919 года военным лётчиком штабс-капитаном П. Петровым, служившим у красных в Уфе.
Вот что он вспоминал: «…Каждый день приходилось ездить в Уфу в штаб Красной армии, где вместо Подвойского, который уехал из Уфы в Казань, остался его заместителем Генерального штаба [под]полковник Махин, который также был подослан из Москвы из центрально-офицерских организаций, и с ним мы друг друга стали понимать без слов. Дня за 3–4 до занятия Уфы чехами [под]полковник Махин должен был скрыться, что он и сделал – поехал осматривать фронт и перешел к чехам»[70].
Известно, что в день падения Уфы, 4 июля, штабс-капитан Петров сумел перебросить к чехословакам 33‐й корпусной авиаотряд в составе 11 аэропланов, вошедший в состав Народной армии Комуча. По мнению А. Ганина, преемник Махина Харченко «скорее всего, перелетел к противнику вместе с этими летчиками»[71].
Беспрецедентная измена командармов 2‐й армии привела к падению Уфы и серьёзной дестабилизации на советском Восточном фронте. Уже 6 июля на станции Миньяр (около 100 километров к востоку от Уфы) произошло соединение челябинской (полковник С. Войцеховский) и самаро-златоустовской (полковник С. Чечек) чехословацких групп.
