– О каком сражении вы говорите с такой суровостью, мистер Стенхоуп? – спросила я. Признаюсь, я никогда не обращала особенного внимания на многочисленные битвы с иностранными наименованиями, в которых под чужим небом сражались мои соотечественники.
– Майванд, – неохотно ответил он, как будто выговаривая прозвище дьявола. – Черный день для Англии, для Маклейна и для того глупца, который из юношеского тщеславия именовался Коброй.
Я с трудом вспомнила то событие, но Ирен повелительно подняла руку, наклонившись вперед на стуле; ее глаза светились постепенным осознанием.
– Майванд случился почти десять лет назад, мистер Стенхоуп. Его название забыли все, кроме военных историков, хотя это был далеко не лучший момент для Англии. В чем опасность сейчас? Как зовут человека, которого вы ищете и за жизнь которого опасаетесь?
– Человека, который спас мою собственную жизнь.
– Но кто он?
Молодой мистер Стенхоуп – так я по-прежнему называла его про себя, несмотря на прошедшие годы и нынешние весьма удручающие обстоятельства, – был странно молчалив. На его потемневшем от солнца лице лежала печать загадочности, которая, как говорят, сопутствует познанию Востока. Он уже не был тем жизнерадостным юношей, который более десяти лет назад в воодушевлении покинул Беркли-сквер.
– Я не помню о нем ничего, кроме нескольких лихорадочных минут, в течение которых мы оказались рядом посреди клубов пыли того сражения, – наконец произнес он, остановив взгляд на вязании, забытом мной на его постели.
Ирен откинулась назад с видом еще более загадочным, чем был у нашего гостя:
– Теперь вы и правда меня заинтриговали, мистер Стенхоуп. Вы ищете человека без имени, чье лицо, должно быть, едва различили, встретившись в разгар сражения, и чьи черты наверняка изменило время, прошедшее с того далекого дня. По крайней мере, скажите мне, что он англичанин! Тогда круг поисков несколько сузится.
– Кто же еще, если не англичанин? – удивился мистер Стенхоуп.
– Он мог оказаться врагом. Или ирландцем.
Мистер Стенхоуп рассмеялся в ответ на стремительное и остроумное замечание моей подруги. Ирландцы часто подвизались солдатами удачи и обычно являлись врагами Англии, даже если служили под британским началом.
– Во всяком случае, он европеец, – признал Эмерсон Стенхоуп севшим от усталости голосом, хотя огонек сомнения в его глазах, разожженный вопросами Ирен, продолжал гореть.
– Какое облегчение, – сказала Ирен, поймав взгляд Годфри. – Значит, вы оказались в нужном месте. Возможно, мы сможем помочь вам найти вашего спасителя.
– Я не прошу помощи, хватит и вашего милосердия по отношению к больному.
– Больному, которого преследуют, я полагаю. – Стенхоуп сделал протестующий жест, но Ирен его проигнорировала: – Похоже, жизнь, которую спас этот таинственный джентльмен, не слишком ценится ее хозяином, потому что нынче этой жизни угрожает сиюминутная и еще более зловещая опасность, чем когда-то на поле боя.
– У меня просто случился новый приступ лихорадки. Но сейчас, похоже, бредите вы, мадам, намекая на яд и заговор.
– Мои слова часто воспринимают подобным образом, – без обиды произнесла Ирен. – Все дело в моей приверженности драматичному оперному искусству. Простите, что надоедаю, когда вы еще столь слабы. Оставляю вас на нежное попечение мисс Хаксли. Без сомнения, вам обоим нужно многое обсудить.
Юбка примадонны величественно зашуршала, когда она выскользнула из спальни.
Годфри задержался у кровати:
– Если завтра почувствуете себя достаточно окрепшим, можно будет на время переместить вас в сад; свежий воздух лечит от лихорадки быстрее, чем что бы то ни было.
Вокруг уголков карих глаз мистера Стенхоупа собрались морщинки.
– А нет ли у вас табака, мистер Нортон? Признаюсь, мне очень хочется покурить. Вне дома я не побеспокою леди дымом.
На это Годфри рассмеялся, без сомнения, хорошо представляя, что подобные действия уж точно не побеспокоят одну конкретную леди.
– Если надеетесь укрыться от любопытства моей жены под сенью табачного дыма, – заявил он, – предупреждаю, что это не поможет. А других препятствий я не вижу.
