Тянущийся горизонтально через узкую часть Индийского субконтинента, как петля поперек шеи висельника, Афганистан является мостом в Персию на западе и в Тибет и Китай на востоке, в Британскую Индию на юге, а на севере – в громадный вытянутый медвежий коготь России.
Этот забытый богом ландшафт, иссушенный летом и промерзший зимой, зажат изгибами-ятаганами двух великих горных цепей: Гималаями и Каракорумом на востоке, а на западе – шестьюстами милями хребтов Гиндукуша.
Отважные мужчины, любители приключений и боевых искусств, неизменно говорят о Гиндукуше с благоговением. А робкой душе, привязанной к дому, достаточно знать, что название переводится как «мертвый индус».
Неудивительно, что ни Индия, ни Россия не сумели расширить свои границы, чтобы встретиться на этих ужасных пустошах. Как неудивительно и то, что в заключительные десятилетия девятнадцатого века две великие нации, Россия и Британия, нервно застыли на грани вооруженного конфликта, как две собаки, дерущиеся за одну отвратительную кость. Лишь обладание выгодным положением служило призом в том, что называли «большой игрой» двух могучих империй. Сама кость ничего не стоила, что особенно горько.
Перед нами Тартария, древняя дорога купцов и завоевателей, ничья земля, разделяющая северные границы Индии – Кашмир и Куш – и южные окраины России – Ташкент и легендарный Самарканд. Для глаз невнимательного наблюдателя это безлюдные пустоши, но на засушливых просторах Афганистана проживают десятки воюющих племен, которых объединяют только мечта о свободе от иностранного вмешательства и стремление сеять хаос среди незваных гостей. Если на свое горе кто-то из путешественников настолько глуп, что едет в эти суровые места без сопровождения, он ни на минуту не остается в одиночестве, как ему хочется думать – или как ему позволяют думать до поры.
Так кружащий в небе стервятник, заметив человеческое тело, растянувшееся в расщелине мрачной скалы, не сразу устремляется вниз на разведку, разве что он слишком голоден. Подобные кулинарные трофеи – обычное дело после неизменных бандитских набегов. Всякий одинокий путник может не сомневаться: рано или поздно его ждет финальная ужасная встреча.
Но одинокий путник, которого именно в тот летний день мог видеть лишь парящий в воздухе стервятник, не заблудился, не сошел с ума и не был брошен товарищами. Он находился там с определенной целью, поэтому прижимал к глазу телескопическую подзорную трубу, латунь которой была старательно зачернена, чтобы нечаянный блик не привлек рыскающих мародеров.
Даже через подзорную трубу с трудом можно было различить зубчатые силуэты размытых из-за расстояния горных кряжей и крошечный караван верблюдов, стекающий тонким ручейком по крутому склону, будто разорванная нить янтарных бус. Как люди, так и суровые двугорбые животные, рожденные для жизни в этих неприветливых степях, казалось, мимикрировали под иссушенные оттенки пустынной земли, которую не слишком оживляли более темные пятна колючих кустарников и другой приземистой растительности, перемежающие застывшие волны песка и камней.
Караван был столь неизмеримо далек, что не встревожил наблюдателя, но он резко перевернулся, заметив неясную тень стервятника, и обратил темное лицо к пронзительно синему небу. Лето раскинуло над Афганистаном свой жгучий желтовато-бурый шатер; жара была ужасающей даже под защитой просторного бурнуса.
Наконец мужчина опустил подзорную трубу и засунул ее в кожаный чехол, закрепленный на поясе под ниспадающими одеждами. Он достал из мешка некий предмет, блеснувший в углублении ладони, – это были карманные часы, с которыми он сверился. Потом он резко захлопнул крышку с гравировкой и сразу убрал часы.
Тень стервятника внезапно увеличилась. Мужчина стремительно припал к земле и протянул руку за своей винтовкой «Энфилд», которая лежала рядом с ним, но было уже слишком поздно для мер предосторожности: чуть ниже по склону горного хребта неподвижно стоял другой мужчина в таком же одеянии; винтовка Снайдера висела у него на плече достаточно свободно, чтобы он мог мгновенно ею воспользоваться.