У участкового Егорушкина тупо болела голова. Ему было жалко себя. На его избитую внешность ни жена, ни теща не обратили внимания. Последняя небрежно бросила: «Полюбуйся, дочь! Опять твоего напинали!» На что участковый Егорушкин возразил: «Почему опять? И почему напинали? Меня бейсбольной битой били!» Но в ответ удостоился лишь презрительной усмешки.
Свой приключенческий роман участковый Егорушкин писал при помощи «Ицзин». Втайне от жены он ночами запирался на кухне, пожирал китайскую вермишель, дергал дверцу холодильника, подбрасывал монетки и, по выпавшим гексаграммам, строил перипетии и сюжетные ходы. Дописав роман до половины, участковый Егорушкин не без торжественности предал свой труд на суд Эммы Константиновны. И сейчас, он слушал беседу о Кафке не перебивая - терпеливо ждал вердикта - быть его роману участником мирового литературного процесса, или же просто блеснуть и сгинуть в мейнстриме...
Эмма Константиновна работала в театре гримершей, там-то она и научилась изредка эпатировать слушателей нецензурной бранью. На этот раз она не упустила момента:
- Дак вот, Лена. Ладно - Кафка. А то ведь и твой чумоход кое-что написал, вместо того, чтобы деньги зарабатывать! Вот, блядь, уёбок, постмодернист хуев!
Участковый Егорушкин дернулся и переменился в лице. Эмма Константиновна достала рукопись его романа и продолжила:
- Вот послушай, Лена, что он тут пишет. Наугад читаю: «Это конец», - подумал майор. И правда, это был конец, он опоздал. Мутанты окружили майора. Один, самый мерзкий, с десятью зубастыми головами, росшими из пальцев, попытался схватить майора за ухо». Так, вот еще: «Изгнание упадка не вышло. Ее кишки падали на белый кафель, радужно переливаясь в лучах зари. Но это было лишь начальная трудность». Джойс чуханый выискался! Что скажешь, Лена?
Елена Павловна ничего не сказала, она громко ойкнула, и так и осталась сидеть с приоткрывшимся ртом и круглыми глазами.
- Это еще ладно, - не унималась Эмма Константиновна. - Вот еще, наугад: «Сопли у подвешенного к потолку человека-скунса были ядовиты. Одна из них упала на руку майора и прожгла ее до кости. Майор стерпел и лишь мужественно скрипнул зубами». Да-а... Это уже не смешно.
Никто и не смеялся. Елене Павловне стало даже страшновато - не ожидала она, что отец ее ребенка пишет - вот такое. А участковому Егорушкину стало невыносимо горько. Он встал со своего кресла, подошел к Эмме Константиновне, взял у нее рукопись, аккуратно сложил ее стопочкой, положил в служебную папку и как можно бесстрастнее произнес:
- Я давно хотел сказать, Эмма Константиновна, что наш сын вас боится. Говорит, что вы накрашенная Баба Яга. Когда вы к нам приходите беседовать о литературе, мы его оставляем на ночь в садике.
- Ну и что? - искренне удивилась Эмма Константиновна. - Ребенок свободен в оценке людей. Тем более, кровных родственников.
- А еще, - добавил участковый Егорушкин, направляясь к выходу, - ваша выпечка кислая и невкусная.
- Придурок! - раздалось ему вслед. - Она кисло-сладкая!
Но участковый Егорушкин уже захлопнул за собой дверь и этого не слышал.
Физрук Носов проснулся от звонка, открыл дверь и тут же получил в морду. Участковому Егорушкину не составило труда найти его местожительство. Очнувшись на полу, физрук Носов увидел сначала удивленную морду мастифа Музиля, хозяином которого он являлся, а потом строгого, но в то же время отчего-то грустного участкового Егорушкина.
- Ну что, блин, физрук Носов, - сказал участковый Егорушкин, - побеседуем о литературе?
- Я не против, - ответит физрук Носов, не вставая с пола, только у меня водка кончилась. Разве что занять у кого? Или продать чего?
- У меня, физрук Носов, принцип: денег не занимать, - ответил участковый Егорушкин.
Они продали футбольный мяч физрука Носова с автографом вратаря Мышкина, и очень сильно напились. Участковый Егорушкин читал отрывки из своего романа, а физрук Носов плакал. То ли от чувств, то ли ему просто было жалко мяч. В минуты просветления участковый Егорушкин говорил:
- Я тебя, физрук Носов, блин, все равно посажу за организованное нападение на служителя Закона, то есть на меня.
