— Я не такая хорошая актриса, Данте, не обольщайся. Но даже если бы я была Сарой Бернар, и то не стала бы кривляться, чтоб оправдать себя. Жаль, что ты не хочешь меня слушать, а уже осудил и вынес приговор. Очень жаль, Данте.
Последние слова она произнесла, ставя стакан на его стол. Благодаря присущей ей выдержке, во многом воспитанной буддизмом и отчасти привитой в детстве гувернанткой, Лейла прямо держала спину и гордо несла голову, когда выходила из офиса Данте и шла коридорами в свой кабинет. Никто бы не догадался, какие у нее ватные ноги, как тяжело им нести внезапно потяжелевшее, окаменевшее тело.
Время — относительная величина. Это она знала со времен университета. Но еще раньше, с детства, она знала, что идти вспять оно может только теоретически. Почему она не в силах все повернуть назад, переиграть, переиначить?!
Закрыв лицо руками, Лейла раскачивалась в кресле, дав наконец волю столь долго сдерживаемым слезам литься свободно, а рыданиям — прорваться наружу. И раньше в ее жизни доставало обид: самоубийство отца, бедность, одинокая докучливая старость матери, даже ранение Энтони, — все это, перенесенное, казалось, достаточно стойко, в одну минуту с новой силой навалилось на нее, усугубив новое горе.
Наплакавшись вволю, Лейла увидела на столе чашку чаю, заботливо приготовленного Гейл. Что ж, говорят, работа поможет пережить что угодно, хоть собственную смерть! За работу! Тем более что оборудование, которое она заказывала, прибыло и необходимо проследить за его установкой в демонстрационном зале.
Все утро Лейла предавалась лихорадочной деятельности. Чай, заваренный Гейл, так и остался стоять на столе. Лейла не пошла даже на ланч. Когда в пять часов сотрудники разбежались по домам, Лейла регистрировала корейский импорт, которым должна была заниматься в прошлую пятницу, и собиралась оформлять операции по Японии, которыми предполагала озадачиться только в следующий четверг. Если бы кто-нибудь сейчас заглянул в ее офис, то решил бы, что для этой женщины в мире существует только «Классик коллекшн». Лишь с наступлением специфической темноты, окутывающей здание после ухода уборщиков, Лейла закрыла последнюю папку. В помещении не осталось ни одного свидетеля ее сегодняшнего краха. Вот и хорошо.
Лейла откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Картинка будущего, которая возникла перед ее внутренним взором, сейчас существенно отличалась от той, что рисовало воображение еще утром... Ей предстоит подарить жизнь ребенку, который не будет знать отца. Сын? Дочь? Мальчик или девочка, кто сегодня лишился права на уютный дом с двумя любящими родителями? Конечно, Данте признает ребенка. Но вместо того, чтобы разделить радости его младенчества и взросления, они будут делить самого малыша. А праздники? А Рождество?! Либо отец, либо мать поздравит ребенка только по телефону.
Она давно жила в Канаде и на неполные семьи насмотрелась достаточно. Мысль, что теперь это и ее участь, была невыносима для Лейлы. Ее детство, озаренное светом любви обоих родителей, никогда не повторится для ее малыша.
— Кажется, я начинаю ненавидеть тебя, Данте! — произнесла она в пустой комнате и вздрогнула от собственного голоса.
— Взаимно, дорогая Лейла, — из соседнего кабинета послышался его голос, полный глухой угрозы.
Лейла подскочила от неожиданности.
— Что ты здесь делаешь? — Она сложила образцы в коробку и задвинула ее в шкаф. — Все давно ушли домой.
— Я бы мог спросить тебя о том же.
Он вошел в кабинет.
— Ты что, следишь за мной? Или хочешь еще о чем-нибудь спросить?
— Если честно, не знаю. — Его рот еле заметно дернулся.
Что тому причиной: возможно, печальный голос Данте, или его потемневшие глаза, или поникшая фигура, но у Лейлы мелькнула надежда, что он выслушает ее и все разрешится и уладится.
— Может быть, ты сейчас спокойно послушаешь мои объяснения?
— Я готов, Лейла...
И она рассказала ему все. Как удивилась звонку, как встречала и навещала Энтони, как переживала из-за неосторожного заявления мистера Флетчера газетчикам. Но об одном она умолчала. Лейла не сказала, что беременна. Сразу решив, что бэби не станет расхожей монетой в их с Данте торгах, она поклялась себе не использовать ребенка для достижения компромисса.
