— Я выдал бы ее за первого, кто попросил ее руку.
Начали уже сплетничать о…
— Жане и Мари? Вы даже сейчас не можете произнести их имена, не так ли? Они оскверняют ваши уста?
Что касается богатства дю Амеля, вы можете теперь его затребовать, потому что Маргарита у вас! У нее есть право претендовать на наследство. Однако не думаю, что вы долго будете пользоваться им.
Он противно ухмыльнулся:
— Вы что, ясновидящая? Во всяком случае, ваши действия лишены всякой логики. Вы ведь ненавидите меня, так? Тогда зачем вам понадобилось привезти в мой дом Маргариту с ее наследством?
— Потому что после стольких лет издевательств и мучений она вправе обрести законное счастье, и я надеюсь, что она найдет его подле своей бабушки. Что же касается вас…
— А что касается меня? — бросил он ей с вызовом.
— У вас больше не будет возможности сделать ее еще раз несчастной, потому что я приехала убить вас.
— Меня убить? Как же это?
— С помощью вот этого.
В руках она уже держала кинжал. Быстрым движением Фьора зашла за спинку кресла и прижала лезвие к горлу де Бревай.
— Никого не зовите! У вас не хватит времени даже вскрикнуть.
— А зачем же мне звать? Убейте меня, если вам этого так хочется и если отцеубийство не пугает вас!
— Нисколько! Потому что вы нуль в моих глазах, а не человек. Вы такой же презренный негодяй, как и Рено дю Амель. Если хотите помолиться перед смертью, поторопитесь.
Несмотря на ее твердую решимость, сила духа этого человека смущала ее. Он даже пальцем не шевельнул, чтобы попытаться оттолкнуть ее руку с кинжалом от горла. По всему было видно, что он не был физически слаб.
— Я уже позабыл все молитвы. Вообще-то вы, наверно, правы, если убьете меня…
Он не успел докончить. Распахнувшаяся дверь стукнулась о стену, и Мадлен де Бревай ворвалась в зал:
— Не убивайте его, Фьора! Вы доставите ему слишком много удовольствия! Если вы действительно хотите отомстить за свою мать, оставьте его в живых и даже молитесь, чтобы он пожил еще много лет!
Пораженная Фьора увидела новую, доселе неизвестную ей женщину, не имеющую ничего общего с нежной бабушкой, ласкавшей совсем недавно Маргариту. Она как бы разом отбросила годы страданий и горечи, проведенные с этим презренным человеком, сжавшимся в комок. Он молчал, хотя в его лице отражалась беспомощная злоба. Вдруг он заорал:
— Убей меня! Ты что, испугалась?! Всю свою жизнь я совершал только преступления и был этим счастлив.
Говорю тебе — убей меня!
Стоя неподвижно между мадам Мадлен и ее супругом, Фьора смотрела на них по очереди, ничего не понимая. Она не видела, как в это время вошел Деметриос, и заметила его присутствие, лишь когда тот подошел к хозяину замка. Он приподнял его руку, а затем откинул плед, чтобы осмотреть его ноги.
— Что все это означает? — спросила Фьора.
— То, что этот человек парализован, — ответил Деметриос. — Удивительно, что он еще может говорить.
Как это случилось?
— Год тому назад он упал с лошади, — сказала мадам Мадлен с таким удовлетворением в голосе, словно она сама была причиной и действующей силой, вызвавшей этот несчастный случай. — С тех пор я наконец стала по-настоящему жить. Кончились годы рабства и унижений! Теперь я в замке хозяйка! Благодаря богу и вам мне вернули внучку, а наше старое жилище снова преобразится! Отныне мы сможем, наконец-то, жить в радости.
— Ты сошла с ума! Хочешь обесчестить наше имя, пустив под кров дочь этой презренной… Но ведь эта дама с кинжалом — тоже твоя внучка!
— Я отлично знаю, кто она! Я еще не забыла имя флорентийского торговца, о котором мне говорил добрый отец Шаруэ.
— А у тебя нет желания тоже оставить ее у себя? Она ведь ненавидит меня всей душой, и однажды я смогу заставить ее освободить меня.
— Не я не желаю оставить ее у себя, — сказала Мадлен с внезапной грустью, — а она не желает остаться. Она слишком красива и жизнелюбива, чтобы жить в этом мрачном доме. Но я искренне надеюсь, что она не забудет навсегда свою бабушку, которая отдаст и ей часть своего сердца.
Она протянула руки, и Фьора бросилась в ее объятия со слезами на глазах:
— Я тоже не забуду вас! Несколько минут назад я завидовала Маргарите.
