Он встречался со своей группой реформаторов — все такие же смелые и решительные мужчины, как и он сам, — в «Закусочной Коя», на холме у подножия горы Хот-Спрингс на восточной окраине города. В помещении находились также три корреспондента общенационального масштаба и фотограф из «Лайф».
Но причины встречи лишь номинально были политическими. Молодежь собралась здесь, чтобы отпраздновать успех Фреда и то, что он будет означать для всех них, поскольку они предвидели и свою кооптацию в число столпов демократической партии на следующих выборах и вполне возможный захват власти в городе на волне справедливого негодования. Ибо Фред и его команда дали городу надежду и ослабили удавку, которую держали на его горле прежние воротилы. Это чувствовалось в воздухе: внезапный, прямо-таки весенний расцвет оптимизма, ощущение того, что, раз уж люди поднялись, положение не сможет остаться таким, каким оно было прежде, когда его определяли коррупция, разврат и насилие.
Все жены тоже находились там. Это был великий вечер. Можно было подумать, будто война уже выиграна или, по крайней мере, забрезжил свет в конце туннеля. Были произнесены тосты, подняты бокалы, и собравшиеся готовы были запеть. Эта была одна из тех редких ночей, когда люди могут упиваться чистым счастьем.
И в самый разгар веселья на стол упала темная тень. Беккер поднял голову и увидел длинное, грустное лицо Ди-Эй Паркера.
— Мистер Беккер...
— Да?
— Я думаю, вам лучше поехать со мной. Ребята сегодня вечером работают, и ваше присутствие будет необходимо.
— Что? Вы сказали...
— Как вы помните, я попросил вас вчера позвонить по поводу того места на Малверн-авеню. Мы использовали этот звонок, чтобы подготовить одну возможность, которая кажется очень многообещающей, — напомнил Ди-Эй, надеясь заранее перебить ту тираду, которая сопровождала инструкции Беккера по поводу любого плана рейда и скрывала пропасть между отношением окружного прокурора к использованию силы и его собственным физическим страхом, казавшуюся непреодолимой.
Фред поднялся.
— Друзья, — сказал он, — дорогая, — обратился он к жене, — я должен бежать. Есть работа, которая не терпит отлагательств и...
Его перебила громкая стрельба. Пулеметные очереди. Грохот, раздиравший ночь, походил на звук разрываемой парусины и был отлично знаком каждому, кто побывал в боях или хотя бы рядом с боями. Этот звук нельзя было ни с чем спутать. Стоило раз услышать, и человек запоминал его навсегда.
Лицо Фреда сделалось бескровным.
— Похоже, дела у мальчиков идут отлично, — заметил Ди-Эй.
Что не так?
Он не знал. Но его переполняло какое-то сверхъестественное ощущение беды. Что-то все-таки было не так.
Два автомобиля с потушенными фарами вкатились в переулок, проехали мимо него и остановились возле задней двери «Мэри-Джейн». Двери автомобилей тихо распахнулись, и наружу выбрались восемь членов группы заднего входа. Хотя парни казались неуклюжими из-за тяжелых жилетов и массы оружия, они без малейшего шума собрались вокруг Тощего и направились вслед за ним к двери. В руках у командира было охотничье ружье, которое он направил на дверную ручку. Ночную тишину нарушали лишь топот ног и негромкое, но все же отчетливо слышное дыхание восьми мужчин.
Что же не так?
И в следующий момент Эрл это сообразил:
«Они не могли не знать, что мы войдем через обе двери, потому что такова наша тактика. Мы входим через несколько входов одновременно. Мы отсекаем все пути для отступления, это замечательное изобретение Ди-Эй. Так что, зная об этом, они должны будут подготовить для нас удар с тыла».
Но каким образом?
В доме нет ни одного помещения, из которого можно было бы в упор стрелять по атакующим, не видно также никаких признаков того, чтобы к засевшим в борделе приближалось подкрепление. Все это время переулок был совершенно пуст; так замаскироваться могли бы только японские морские пехотинцы, да и те вряд ли.
Затем Эрл понял, откуда они появятся.
Они затаились в квартале от заведения. Он припомнил грузовик, припаркованный футах в двухстах от перекрестка на уходившей в сторону улице, и прищурился, пытаясь пронзить взглядом ночной мрак.
