Сильви бросила на него взгляд, и на этот раз было видно, что в ее глазах мелькнула боль. Она встала, отошла на пару шагов, затем резко повернулась и скрестила руки на груди.
– Это была ошибка. Мне не стоило сюда приезжать. Арким вскочил на ноги, проклиная себя за то, что сказал лишнее. Но Сильви снова пробудила в нем первобытные инстинкты, и он не сдержался. Он двинулся к ней, но она попятилась. Арким подавил желание немедленно обнять ее.
– Ты здесь потому, что тебе этого хочется, Сильви. Все легко и просто. Я не буду украшать свою речь витиеватыми словами. Мы честны друг с другом, а честность, как мне кажется, более крепка, чем мимолетные переменчивые эмоции.
Он заметил, что Сильви побледнела. Жилка билась у нее на шее. Арким почувствовал себя так, будто он держит на ладони нежную и яркую певчую птичку. Она собирается улететь, и он больше никогда ее не увидит.
Он хотел, чтобы Сильви признала свое влечение к нему, и теперь ощущал бессилие, поскольку до настоящего момента не придавал значения ее чувствам.
Еще одна истина…
– Я не знаю тебя, но искренне хочу узнать. Присядь, прошу, давай закончим обед. Пожалуйста. – Арким замер в ожидании.
Сильви постояла, потом, неуклюже ступая, вернулась к столу. Она, казалось, утратила обычную грацию. Девушка избегала его взгляда. Арким тоже сел. Они немного поели, но между ними будто проскакивали электрические разряды.
Через минуту Сильви промокнула губы салфеткой и сделала глоток. Когда она посмотрела на Аркима, в ее глазах вспыхнул интерес.
– Расскажи, каково это – вырасти в Лос-Анджелесе?
Арким испытал облегчение оттого, что она начала говорить. Для него ответ на ее вопрос состоял всего из трех слов: тошнотворно, неестественно и избыточно. Но он сказал:
– Мне там было плохо. Настолько плохо, что я никогда не вернусь туда.
Сильви кивнула:
– Я была в Лас-Вегасе, и мне там очень не понравилось. Все ненастоящее, как декорации к фильму.
– Лос-Анджелес – огромный и неуютный город. Районы разделены милями пустоты. Все пребывают в поисках места под солнцем, а еще кто-то хочет похудеть, а кто-то загорает изо всех сил. Люди стараются переплюнуть друг друга. В этом городе нет души.
– Говорят, там никто не ходит пешком.
Арким улыбнулся и почувствовал себя странно: так спонтанно он никогда не улыбался, тем более в присутствии женщины.
– Это близко к правде.
– А ты ни разу не виделся с отцом после отъезда?
Арким покачал головой.
– Нет. – Он нахмурился. – Я умолчал кое о чем. Я уехал бы сам, но был еще слишком молод… Отец вышвырнул меня на улицу.
– За что?
– Он застал меня со своей любовницей, известной порноактрисой.
На лице Сильви промелькнул весь спектр эмоций – от шока до гнева.
Она отложила салфетку, в ее глазах полыхнуло пламя.
– Ты самый лицемерный человек на свете! И тебе хватило наглости осуждать меня?
– Подожди! – воскликнул Арким.
Он поддался внезапному неосознанному импульсу, перегнулся через стол и схватил Сильви за запястье. Арким хотел, чтобы она его поняла.
Если Сильви сейчас его отвергнет, ему уже ничто не поможет.
– Я был не виноват. Она соблазнила меня.
Сильви посмотрела на сильные пальцы Аркима, сжимающие ее запястье. Гнев, так быстро разгоревшийся, начал угасать.
– Что это значит?
Он выпустил ее запястье и провел ладонью по волосам. Сильви никогда не видела его таким взволнованным. Арким едва контролировал себя.
– Я прилетел из Англии на летние каникулы. Отец не разрешил мне провести лето в Европе, хотя я сказал, что буду работать и обеспечивать себя сам. Итак, мне нужно было скоротать время до начала учебного года. Отец знал, что я ненавижу Лос-Анджелес, и из-за этого смеялся надо мной. – Его голос дрогнул. – Синди постоянно вертелась рядом со мной. И она ходила полуголая. – На его лице читалось отвращение к себе. – Я думал, что могу устоять… Я продержался почти все лето. Оставалось несколько дней до возвращения в Англию, когда она поймала меня… Моя воля была сломлена. Хуже всего было то, что она держала ситуацию под контролем, а я растерялся. Отец застал нас в домике у бассейна.
Он мог не рассказывать о том, что было дальше, Сильви и так все поняла. Она не забыла, как Акрим оскорблял ее из-за работы в кабаре, но тем не менее невольно начала сочувствовать ему. Как бы она ни судила его, он уже осудил себя тысячу раз, и гораздо жестче, чем кто-либо другой.
