Судя по «Исповеди», его пребывание там было довольно приятным, но в «Переписке» всё выглядит иначе. Здоровье по-прежнему хромает, воздух не подходит, жизнь дорогая, город скучный, жители нецивилизованны и алчны. В довершение всего он обременен долгами и уже готов распродавать свои вещи, чтобы на вырученные деньги попытать счастья в игре.
Настроение у него было мрачное, Матушка ему не писала, Он жаловался >:ей на это еще в письме из Гренобля 13 сентября. Когда же наконец 23 октября он получил от нее ответ, легче не стало: она советовала ему не возвращаться раньше июня. Жан-Жак запротестовал, но тщетно. 4 декабря Матушка сообщила ему, что выхлопотала для него место секретаря у виконта де Лотрека. Стало ясно, что она ищет повод удалить его от себя. Жан-Жак взмолился: «О, моя дорогая Матушка, я предпочту… выполнять самую тяжелую земляную работу подле вас, чем располагать самым большим состоянием во всяком ином случае. Бессмысленно предполагать, что я могу жить иначе. Я согласен со всем, я всему подчиняюсь, кроме одного — покинуть вас. Тогда бы я пал жертвой самой печальной участи. Ах, моя дорогая Матушка, разве вы перестали быть моей дорогой Матушкой? Или я задержался в этой жизни на несколько лишних месяцев?»
В конце февраля 1738 года Жан-Жак покинул Монпелье и отправился в Бур-Сен-Андеоль. «Исповедь» донесла до нас тяжелую нравственную борьбу Жан-Жака с его собственной совестью. У его любовницы оказалась пятнадцатилетняя дочь: а вдруг ему вздумалось бы влюбиться в нее? И потом — обманывать Матушку? Ведь он писал ей, что мечтает «посвятить всего себя без остатка лучшей из матерей»? Наконец, случись какому-нибудь аборигену знать английский язык — и мистер Дуддинг погиб! В итоге Жан-Жак преодолел искушения и гордился тем, что смог вернуть себе самоуважение. Однако в этих воспоминаниях он приукрашивает свои тогдашние мотивы: у него была более настоятельная причина не откладывать дольше свое возвращение.
Поздно. Когда он вернулся, Матушка лишь бросила ему рассеянно: «А, вот и ты, Малыш». Непосредственно рядом с ней уже обретался молодой человек, тот самый Винсенрид, которого он видел перед отъездом. «Короче говоря, я нашел свое место занятым».
Она и не делала из этого тайны. Ох уж этот Винсенрид! Парикмахер, сын привратника замка Шильон, «крупный пошлый блондин, неплохо сложенный, с плоским лицом и таким же умом… он в состоянии припомнить лишь половину из списка, маркиз, с которыми переспал… тщеславный, глупый, невежественный, наглый». Вот кто заменил его в сердце и постели Матушки! Глубоко обиженный, Руссо набросал этот его портрет, словно обмакивая свое перо вместо чернил в уксус. На самом деле Жан Самуэль Родольф Винсенрид был сыном не привратника, а кастеляна и судьи в Куртийе. Он родился в Во в 1716 году и был обращен в 1731 году в Шамбери. Позднее в одном из рапортов генеральный интендант упомянул о его вкусе, образованности, свободе речи, познаниях в шахтерском деле. По всей вероятности, он принимал участие в некоторых проектах мадам де Варан, затем женился в 1753 году и умер, всеми уважаемый, в Шамбери в 1772 году. Он был полной противоположностью Жан-Жаку. Крепкого сложения, мускулистый, надежный в деле — и Матушка, вероятно, оказавшись менее фригидной, чем она описана в «Исповеди», нашла в нем опору — и днем и ночью.
«Я умру», — стонал Жан-Жак. На это Матушка резонно отвечала ему, что «от этого не умирают», и предложила ему делить ее с Винсенридом, как это было ранее с Ане. «Нет, Матушка, — говорил я ей пылко, — я слишком люблю Вас, чтобы так унижать». Жан-Жак ставил Ане выше себя, тогда как теперешний соперник был, на его взгляд, мужланом с самыми грубыми вкусами, который не стеснялся добавлять к «основному блюду» — мадам де Варан — «гарнир в виде старой горничной, рыжей и беззубой». А главное, на этот раз замененным оказался он. Ну что ж, уклончивость Жан-Жака повлекла за собой ее охлаждение: он не сумел понять, что, отстраняя любовницу, он отстранял от себя и Матушку. Короче говоря, «тот стал в доме всем, а я — ничем». В июле, после Дня святого Иоанна Крестителя, они вернулись в Шарметт, в дом Ноэре, но с прежней идиллией было покончено: чаще всего Жан-Жак оставался там в одиночестве.
