Конец и начало
Прошу вас тише, тише чуть
Ведь ночь нежна ах как нежна…
И скоро день наступит вновь
Прошу вас тише, тише чуть…
Жак Румэн «Хозяева росы»
Три месяца провел Жан-Малыш в тени прямого, несгибаемого махагони, под которым похоронил друга. Днем земля радужно сияла, и он с грустью думал о том, что Ананзе никогда уже не увидит ее великолепия, а ведь это благодаря ему вновь зажглось солнце. К ночи воздух зеленел, темнел, горы фиолетовыми глыбами скатывались к морю, и Жан-Малыш уходил на охоту. То были удивительные охоты — на них он становился и зверем, и собакой сразу, потому что после смерти Чудовища у него появился дар завораживать дичь на расстоянии: она подходила к нему вплотную и по его приказу спокойно засыпала, потом он разводил у подножия махагони ко стер, рот его тянулся к пище, и он ел…
Но вот как-то в полдень, когда он задумчиво сидел под своим деревом, в горах прокатилось эхо выстрелов, и он впервые прислушался к голосам, доносившимся из долины. По земле ходили, сновали туда-сюда люди, и ему тоже суждено было идти по ней, тут уж никуда не денешься, хоть она и жгла ему пятки, как раскаленное железо. Пока он размышлял над этим, в душе его ослабевали, рвались путы, и сначала робко, а потом все тверже зазвучало желание вернуться; и, вдруг решившись, наш герой с закрытыми глазами — рраз! — и пере несся мысленно на равнину, очутившись неподалеку от веранды тетушки Виталины…
Его внутренний взор внимательно обежал окрестности, оценил разрушения — такие бывают после сильного циклона. Он подсчитал, сколько хижин вновь поднялось, сколько их хоть и неуверенно, но держится на своих каменных опорах, а потом присмотрелся к тем, кто был внутри. Ему показалось, что он узнал двух или трех человек, проглоченных Чудовищем в тот роковой день, когда оно с ревом ворвалось в деревню, ввергая во тьму души человеческие. Он остановился и проглотил соленый комок, что так часто подступал к горлу седовласого старика и теперь душил юношу. Вдруг его поразил силуэт спящего в глубине хижины ребенка, он внимательно посмотрел на него: ну да, конечно, то была девочка, кормившая козленка, которая весело напевала незатейливую песенку, прежде чем Чудовище вдохнуло ее в себя целиком:
Ушла моя мать навсегда
Весь сахар с собой забрала…
И тут в глазах у него помутилось, и он долго тер пальцами веки, будто чистил стекла очков, тер до тех пор, пока снова не начал видеть ясно и четко. Он скользнул взором по пустырю, где когда-то стояла хижина семейства Кайя, и вышел на край деревни: там его ждала, как и прежде, покоящаяся на своих четырех каменных опорах хижина матушки Элоизы. Длинные подпорки поддерживали ее шаткие стены, а камни фундамента, густо заросшие вьюнком, походили на блестящие многоцветные колонны. Посреди хижины на пустом деревянном ящике сидела девушка. Она смотрела через окно на улицу и кого-то ждала. Ее волосы были туго стянуты на висках и затылке, простенькое платье из плотной мешковины, в какой продают французскую муку, мягко облегало тело. Эта невозмутимая, степенная и величавая девушка в свежевыстиранном, отутюженном и накрахмаленном платье, придававшем ей праздничный вид, не походила на прежнюю Эгею. Но это была, конечно же, она, она, и никто другой! Вдруг глаза ее повлажнели, и, прикрыв ладонью рот, будто пряча улыбку, девушка печально пропела:
