Сийна вел старательную, кропотливую работу по обновлению и укреплению МПТ. Он расчетливо окружил себя бывшими служащими Министерства военных поставок. Раньше все они, как и он, носили высокие офицерские чины. Однако Сийна в первую же неделю оккупации лично проследил, чтобы кое-кто должным образом подчистил их досье. В тогдашнем хаосе сделать это было нетрудно. Теперь его люди оказались недосягаемыми для военного трибунала и были гарантированы от преследований. Теперь они стали вечными должниками Кодзо Сийны.
Капитулировав и допустив в страну оккупантов, японская нация «потеряла свое лицо». Многие негодовали, но смирились. Только не Сийна. Навязанная Мак-Артуром конституция стояла у него костью поперек горла. И он решил, что янки за это заплатят.
Сийна выдвинул принцип татэмаэ и хоннэ — теории и практики. Идея заключалась в одновременном существовании двух курсов японского руководства. Теория, татэмаэ, должна использоваться при согласовании политических решений с оккупационными властями. На практике же следует применять хоннэ, обсуждать которую японские чиновники будут только между собой. И ее воплощение может привести к результатам, отнюдь не предусмотренным теорией.
Успех татэмаэ и хоннэ превзошел все ожидания. Сийна вознесся на такую высоту, о которой не мечтал даже во время войны. Однако он испытывал лишь слабое моральное удовлетворение от этой победы. Япония оставалась поверженной и униженной, и Сийна продолжал ненавидеть оккупантов.
* * *
Филипп действовал исключительно по ночам, словно стремился выдержать марку. На самом деле он просто лучше всего работал ночью. Этому его учили.
Джоунас рождал идеи и разрабатывал планы, плел, как паук, замысловатые тенета интриги. Филипп их совершенствовал, облекал умозрительные построения в выполнимые формы и осуществлял замысел. Вдвоем они составляли грозную силу.
Джоунас наметил ночь перед новолунием. Но она выдалась чересчур ясной, поэтому Филипп решил выждать, пока атмосфера не уплотнится, чтобы выпал туман. Две ночи спустя непроглядную мглу не рассеивали даже автомобильные фары.
Даже в мало пострадавших районах Токио не хватало освещения. А уж в парках было темно, как у дьявола в брюхе.
Второй мишенью руководство выбрало Сигео Накасиму. Первой был Арисава Ямамото, его переехал грузовик. За рулем сидел Филипп Досс. Согласно сведениям, которыми снабдил их с Сэммартином полковник Силверс, Ямамото служил начальником лагеря военнопленных на Минданао, и заключенные мерли там, как мухи. Ямамото издевался над пленными, подвергал их пыткам, а тех, кто сопротивлялся, приказывал расстреливать. Те же, кто не сопротивлялся, все равно умирали, но только в мучениях.
Сигео Накасима обвинялся в том, что, в бытность свою командиром батальона на Окинаве, приказал для поднятия боевого духа своих солдат и устрашения противника осквернять трупы врагов. Всех пленных раздели, отобрали у них все ценное и без промедления казнили. Потом, в назидание тем, кто их обнаружит, трупы кастрировали.
Досье на обоих военных преступников изобиловали гнусностями и фактами садизма.
— Это не люди, — прокомментировал Джоунас один из пунктов. — Это чудовища.
Однако на Филиппа досье произвели двойственное впечатление. С одной стороны, он разделял негодование Джоунаса, но с другой, ему виделась в них некоторая странность. Фактов там содержалось такое количество и излагались они столь подробно, что с трудом верилось, будто мерзавцы могли скрыть все улики и избежать трибунала.
Терзаясь сомнениями, Досс все же выполнил первое задание. Теперь, осуществляя вторую ликвидацию, он снова подумал: что-то здесь не так. Сомнения всколыхнулись с новой силой.
Нужный дом находился в районе Мацугайа, к северу от деловой части города, рядом с парком Уэно. Не доезжая полмили, Филипп остановил автомобиль и остаток пути преодолел пешком. Он подошел вплотную к прилегающему садику и только тогда разглядел неясные контуры дома.
Проникнуть внутрь не составляло труда. Досс снял мокрые ботинки и поставил на коврик перед входом. Это выглядело издевкой. Комнатные циновки татами в японских домах предназначены только для босых или обутых в таби ног. Таби — обычные носки, но с отдельным большим пальцем, чтобы на ноге держалась японская деревянная обувь, состоящая из рифленой снизу платформы и продеваемых между пальцами ремешков.
