Митико не так давно потеряла брата и сестру. О второй дочери, Окити, ушедшей от них навсегда, Годо старался даже не упоминать — это было невыносимо.
— Если я выясню, что Арисаву Ямамото убили, то разыщу убийц, — ответила Митико. — Что с ними сделать, отец?
Дзэн Годо надолго задумался. Он размышлял о природе чувства мести.
В тот вечер Лилиан опять пела. Публика, состоявшая в основном из мальчишек не старше восемнадцати, пришла в состояние, близкое к экстазу. Это объяснялось не просто сексуальной привлекательностью девушки на подмостках. Не было в ее воздействии на зрителей и ничего сверхъестественного. Но тем пуще завладевала Лилиан их вниманием. Для них не имело значения, о чем она поет, они толком и не вслушивались в слова. Главное заключалось в том, что она пробуждала память о доме. И Лилиан не опасалась довести их до безумия.
С Филиппом дело обстояло иначе. Он уже несколько раз пытался добиться физической близости. Он был нежен, внимателен, говорил о любви, но Лилиан всегда уклонялась. Они часами целовались, держа друг друга в объятиях, шептали ласковые слова, но этим все ограничивалось.
В тот вечер, когда они остались вдвоем, Филипп начал проявлять настойчивость.
— Я никогда не была с мужчиной... в этом смысле, — сказала Лилиан, положив голову ему на грудь. — Мне хотелось, чтобы у нас это произошло по-особенному. Совсем-совсем по-особенному.
— Разве наши чувства не особенные?
— О да, — ответила она. — О таких я всегда и мечтала, когда была маленькой... Но еще я мечтала о том, как все это произойдет... Ни одна другая моя мечта не сбылась, Фил. Это мой последний шанс. Пусть все будет так, как я себе представляла, ладно? — Веки Лилиан увлажнились. — Ты мой первый мужчина... Я верю, что ты можешь сделать все, как мне виделось в мечтах. Если ты настаиваешь... — Она прижалась к нему крепче. Но не ее голос, а что-то другое подсказало Филиппу: «Прошу тебя, не надо. Пожалуйста».
Филипп послушался и перестал настаивать. Но попросил Лилиан выйти за него замуж. На это она, разумеется, согласилась безоговорочно.
* * *
Ныне покойная жена родила Дзэну Годо троих детей. Теперь осталась одна Митико. Мысли об Окити были настолько невыносимы, что Годо боялся о ней думать. Единственный его сын Тэтсу пламенно верил в войну. Война казалась ему божественным ветром, под напором которого родина воспрянет и засияет во всем блеске своего величия.
И Тэтсу, чтобы помочь этому, посвятил себя божественному ветру — он стал пилотом-камикадзе. В отряды камикадзе вступали самые юные и самоотверженные патриоты. Они сознательно выбрали смерть за родину. Дзэн Годо повторял про себя предсмертное хокку мальчика:
Сияньем лепестков подобный небесам, Цвет дикой сакуры Ямато Облетает.
Ямато — это не только древнее поэтическое название Японии, так называлось еще и спецподразделение в Токкотай — наступательных войсках особого назначения, куда был направлен Тэтсу. Когда он погиб, ему едва исполнилось двадцать два.
Тэтсу верил в исключительную роль молодого поколения — сёкокумин. Он цитировал отцу строку из стихотворения, написанного героем войны, вице-адмиралом Ониси: «Чистота юности возвестит о божественном ветре». Тэтсу привили, навязали «ямато-дама-сий» — истинно японский дух. Когда отчаяние господствовало в душах, как американские бомбардировщики в небе, ямато-дама-сий должен был переломить ход войны и привести ее к победоносному завершению, иными словами, сделать то, чего не удалось добиться с помощью лучшего оружия и кадровых войск.
Дзэн Годо зажег на символической могиле сына палочки дзёсс и, послушный долгу, прочитал заупокойные молитвы. Такова расплата за ложные убеждения.
Сокрушаясь о бессмысленности и безумии поступков одержимых «истинно японским духом», Годо неизбежно подумал о Кодзо Сийне — одном из таких одержимых. Сийна к этому времени стал самым влиятельным лицом в МПТ — Министерстве промышленности и торговли. Благодаря маневрам Сийны оно приобрело в послевоенном японском правительстве небывалую мощь. Кроме того, Сийна был вождем и идеологом закулисной и смертельно опасной клики чиновников.
