— Ты должна мне все рассказать. Почему ты скрывала от меня свое настоящее имя?
Элиан на мгновение закрыла глаза. Потом посмотрела на Майкла.
— Ты хочешь знать правду?
— Только правду, Элиан. Я всегда ждал от тебя одной лишь правды. Но именно этого ты никогда не могла мне дать.
В ее душе любовь к человеку, стоящему перед ней, боролась со страхом за жизнь дочери. Элиан казалось: еще мгновение, и она сойдет с ума.
— Ты всегда ждал какого-нибудь простого ответа, — медленно сказала она, пытаясь справиться со смятением. — Ты ждешь слов, которые чудесным образом расставят все по местам, сделают все понятным и ясным, как это бывает в голливудских фильмах. Но жизнь гораздо сложнее. — Она посмотрела на храм.
Майкл чувствовал, что ее голова занята какой-то одной неотвязной мыслью, что она мучительно пытается сделать выбор. Он хотел бы ей помочь, но не представлял себе, как это сделать. Они долго молчали. Наконец Элиан снова заговорила:
— Я скрыла от тебя свое настоящее имя потому, что не доверяла тебе.
Майкл недоуменно посмотрел на нее.
— Мне говорили, что я должна доверять тебе. Но я никогда не была в этом уверена. С кем ты? Я не знала этого. С Джоунасом? Со своим отцом? С кем-то еще, кого я не знаю? Я без конца задавала себе этот вопрос, но не находила ответа. Я хотела довериться тебе, Майкл, но боялась ошибиться.
Майкла словно озарило — они оба были в одинаковом положении. Словно слепые котята, тычущиеся носами по углам, ничего не видя и ничего не понимая. Элиан, как и он, жила в полной неопределенности. Господи, как же нам удалось дожить до этого разговора, подумал он, как нам удалось не уничтожить друг друга?
— Тебе что-то сказали обо мне? Что-то определенное? — спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжал: — Ты, похоже, знала дядю Сэмми. Лучше бы ты все мне объяснила.
Элиан протерла запотевшее стекло.
— Все так запутанно, Майкл. Я постараюсь. — Она нерешительно тронула его руку. — Сыну будет трудно услышать такое о своих родителях. Но, по-видимому, действительно настало время сказать все.
Майкл смотрел в бездонные черные глаза. Они молили его, буквально кричали о том, что переполняло ее душу. И он вдруг понял, о чем именно говорят ее глаза, и откликнулся на этот страстный зов. Плотина недоверия рухнула.
Не отводя глаз, Элиан сказала:
— Наши родители, моя мать и твой отец, были любовниками.
Майкл вздрогнул. Хоть он и не знал, что услышит в эту минуту, но уж такого совсем не ожидал.
— Что ты имеешь в виду? — растерянно спросил он. Элиан погладила его ладонь.
— Они встретились в сорок шестом, когда вместе работали в ЦРГ, и полюбили друг друга. Их отношения длились, пока Ватаро Таки не узнал о связи своей приемной дочери с Филиппом Доссом.
— И на этом все кончилось, — с облегчением продолжил за нее Майкл. — Это было давным-давно.
Элиан сжала его руку, словно он был ребенком, которого надо уберечь от опасностей взрослого мира.
— Нет, не кончилось, — мягко сказала она.
Дождь не ослабевал, его шум действовал успокаивающе.
— Мать не послушалась Ватаро Таки. Впервые в жизни она осмелилась ослушаться своего отца. Она считала это своим долгом, потому что любила Филиппа Досса.
Майкл смотрел на потоки воды, заливающие ветровое стекло.
— Ты хочешь сказать, что вплоть до своей смерти мой отец... — он не договорил.
— Майкл, — ласково произнесла Элиан, — я рассказывала тебе о молитве, которой меня научили, когда я была совсем маленькой? — Она помолчала. — Да — это желание, нет — это мечта. Боже, дай мне силы отказаться от «да» и «нет», дай мне силы обойтись без них.
— Я помню.
— Ей научил меня твой отец. — Он повернулся к ней. — Твой отец, Майкл. Это были странные слова, я не поняла их тогда, но они мне понравились. И лишь много лет спустя я осознала их смысл. Это мы — желание и мечта. Наши родители отказались от собственных, чтобы воплотить их в нас. Твой отец сделал из тебя солдата, воина. Моя мать поступила со мной так же. Долгие годы я думала, что это просто совпадение. Но как-то раз мать отвела меня к деду. Я видела его, когда была совсем ребенком. И вот, когда я прошла полный курс обучения, он со мной встретился. Его слова тогда потрясли меня, они перевернули весь мой мир. Может быть, с тобой произойдет то же самое. Сейчас я передам тебе его слова. Ватаро Таки сказал, что долгие годы Митико была его правой рукой, а Филипп Досс — левой. Но времена изменились, необходимо прокладывать путь в будущее. Он внимательно посмотрел на меня и добавил: «Наш путь в будущее — это ты». Он рассказал, почему у меня не японское, а европейское имя. Это он дал мне его. Для Таки-гуми и для всей Японии я должна стать дорогой в будущее, европейское имя должно явиться символом перемен. Так он считал. Он хотел, чтобы Япония вырвалась из пут традиций и старого образа мышления, из плена косных представлений. Он хотел, чтобы Япония встретила следующее столетие обновленной и молодой. Она должна прекратить замыкаться на саму себя и обрести связь с остальным миром. Я уж не говорю о процветании: это необходимо стране хотя бы для того, чтобы просто выжить. Так думал Ватаро Таки, и в нас он видел будущее Японии, Майкл.
