— Затем, что только он может пролить свет на некоторые обстоятельства, — ответила Амалия, решив не обращать внимания на попытки врача поставить ее на место. «С виду лет тридцати трех — тридцати пяти, явно из разночинцев, речь грамотная, но кое-где все же проскальзывает окающее произношение… Плохо, что он принял меня за скучающую даму, которая пришла сюда из любопытства. Хороший доктор должен быть умнее и уж точно не стремиться настроить против себя посетителя, кем бы он ни был».
— Обстоятельства? — с некоторым удивлением повторил собеседник. — Что за обстоятельства?
— Буду с вами откровенна, — сказала Амалия. — Я полагаю, что молодой человек мог упасть с лестницы не по своей воле. Если я права, злоумышленника нужно найти, и я обещаю вам, что его будут искать. Но я не могу ничего предпринять, пока пострадавший не подтвердит, что он действительно упал не сам.
Видя, что ее собеседник находится в некотором затруднении, она прибавила:
— Вы ведь наверняка общались с ним, когда он пришел в себя. Скажите, он не упоминал, что…
— Нет, — признался доктор, — по правде говоря, мне даже в голову не приходило, что… — Поколебавшись, он решился. — Подождите здесь, сударыня. Я должен взглянуть, в каком состоянии пациент. Если я буду уверен, что ваш визит не причинит ему вреда… — Он сделал несколько шагов прочь, но внезапно остановился и вернулся к баронессе Корф. — Я могу сказать ему о цели вашего визита?
— Разумеется, — ответила Амалия. — Я не собираюсь ее скрывать.
Доктор удалился, и она осталась в больничном коридоре наедине со своими страхами. В ее время люди предпочитали болеть дома, больницы же считались заведениями для малоимущих, которые не могли позволить себе собственного врача. Бедолага вроде Коли Шанина тоже мог оказаться в больнице, потому что врачи сочли его случай слишком серьезным, и здесь за его состоянием было легче следить. И хотя больницы попадались разные, большинство людей воспринимало их как место, напоминающее о бедности, о смерти и, кроме всего прочего, закосневшее в казенном безличии. Тяжелобольные отказывались ложиться в госпиталь, предпочитая умереть дома среди знакомых стен, а не на больничной койке. Выражение «умер в больнице» было равнозначно признанию нищеты и жизненного краха. И, стоя в коридоре, пропахшем запахами лекарств и йодоформа, Амалия не могла не думать о людях, которые находились в этих стенах, об их страданиях, их борьбе, их слабости и их мужестве. И одновременно, так как она привыкла не лгать себе, она думала о том, что ей было бы куда приятнее находиться где-нибудь в другом месте, где можно забыть, какая тонкая грань отделяет бытие от небытия.
«Жизнь — это когда ты веришь, что идешь по твердой почве, — смутно подумала Амалия, — а потом смотришь под ноги и видишь, что на самом деле ступаешь по тонкому стеклу, под которым бездна… и одной трещины достаточно, чтобы провалиться и упасть туда… безвозвратно…»
— Прошу вас следовать за мной, — сказал вернувшийся доктор. — Больной примет вас.
Лестница, еще один коридор и общая палата, угол которой был отгорожен ширмами. Коля Шанин лежал на кровати, и Амалия, увидев его, внутренне содрогнулась. Вся его дерзость, весь юношеский задор куда-то исчезли, в глазах поселилось страдание, рот кривился в горькой гримасе. Голова Коли и одна рука были перевязаны бинтами, одеяло покрывало его по грудь. Возле кровати сидела воплощенная скорбь — его мать, и Амалии стало не по себе при мысли о том, какую муку Александра Евгеньевна испытывает сейчас. Бледный как смерть Володя стоял у окна и делал вид, что пытается что-то за ним разглядеть, но когда появилась баронесса Корф, он повернул голову в ее сторону.
— Не больше десяти минут, сударыня, — сказал доктор, — я рассчитываю на ваше благоразумие. — Он повернулся к Александре Евгеньевне. — Если я вдруг понадоблюсь вам, сударыня…
Он говорил с ней совсем другим тоном, полным искреннего сочувствия и неподдельного почтения, и Амалия не могла бы сказать, что ей это пришлось не по душе. Володя ответил за мать.
— Мы позовем вас, — проговорил он. Даже в простой фразе чувствовалось его волнение: интонация вышла неестественной, голос ломался, как у подростка. Бросив на прощание быстрый взгляд на гостью, доктор удалился.
