— Дорогая крестная, — сказал Базиль Евдокии Петровне, — поскольку вы впервые у нас в гостях, я сочту за честь показать вам дом…
Мысленно Сергей Васильевич похвалил себя за проницательность. Чем больше люди меняются, тем меньше изменяются, мелькнуло у него в голове; кажется, есть даже какая-то французская поговорка на этот счет, которую Амалия недавно цитировала [6]. Базиль и его домочадцы повели гостей по комнатам, и хозяин останавливался возле всякой картины, каждой значительной безделушки, украшавшей интерьер. С важным видом Базиль объявлял ее значение и стоимость, Сергей Васильевич хранил каменное выражение лица, отлично зная, как оно должно раздражать самолюбивого хозяина, а тетушка восторгалась. Варвара Дмитриевна и Машенька то и дело вставляли свои реплики, а Арсений упорно молчал, глядя в сторону. «Нет, — подумал Ломов, — это определенно не сплин и не модная поза; так смотрит человек, глубоко недовольный собой и всем на свете. Базиль язвил, что я военный, но сына он тем не менее отправил в армию, и похоже, что зря. Не быть этому молодчику хорошим офицером… или я не Сергей Ломов».
Тем временем один за другим стали появляться гости, приглашенные на ужин. Прибыла крупная, громкоголосая дама лет 45 с роскошными медно-рыжими волосами и ослепительно белыми плечами, отзывавшаяся на имя Елена Ивановна Устрялова. Возле ее локтя суетился мелкий невзрачный господин с усами щеткой и голубыми глазами, оказавшийся ее мужем Порфирием Филипповичем. Базиль познакомил вновь прибывших с крестной и Ломовым, объяснив, что начинал с Устряловым службу в одном департаменте и дружит с ним много лет.
«Баба хороша, — помыслил Сергей Васильевич, косясь на Елену Ивановну, — а в молодости наверняка была еще лучше. Муж до сих пор совершенно ею очарован… вон как влюбленно на нее смотрит. — Тут, что с ним бывало крайне редко, он ударился в фантазии. — Ей бы полком командовать: голос такой, что кони небось шарахаются. Женщины с таким голосом кажутся уверенными в себе и способны без труда поддержать любой разговор, хотя на самом деле больше всего любят перемывать косточки своим знакомым. Стоит таким, как Елена, найти благодатный источник, и они долго не уймутся… Прислуга ее обожает, даром что она командует домом и не упускает ни одной мелочи. Муж живет в ее тени и совершенно этим удовлетворен. За глаза над ним, вероятно, подсмеиваются, а в глубине души просто завидуют».
— Вы мне скажите, милостивый государь, — горячилась Елена Ивановна, обращаясь к нему, — так будет война или нет?
— Ради вас, — галантно промолвил Ломов, кланяясь, — я готов объявить ее хоть сейчас. Только прикажите!
— Боже упаси! — замахала руками гостья. — Я думала, хоть кто-то знает, что происходит. В газетах порой пишут такое, что их открывать страшно. Германия, Англия, Франция… А Австрия? И все интригуют, все!
— Войны не будет, Елена Ивановна, — серьезно сказал Арсений. — По крайней мере, в ближайшие несколько лет.
— Я не понимаю, почему бы людям просто не жить в мире, — подала голос Евдокия Петровна. — Просто взять и запретить войны.
И хотя она всего лишь высказала вслух мысль, которая рано или поздно приходит в голову любому порядочному человеку, присутствующие посмотрели на нее так, словно она сморозила несусветную глупость.
— Шанины приехали, — заметила хозяйка дома, чтобы сменить тему. Варвара Дмитриевна раскрыла веер из страусиных перьев и мерно обмахивалась им. Ее тонкие губы едва шевелились, когда она говорила.
В ходе дальнейшей беседы выяснилось, что Шанины являются ее родственниками. На ужин прибыли четыре человека: глава семейства Павел Иванович, Александра Евгеньевна, его супруга, и старшие дети — близнецы Володя и Коля, учившиеся в университете. Трое младших детей остались дома.
Внешне Павел Иванович походил на занятную смесь колобка и лисы, и Ломов, увидев подвижный лисий нос вновь прибывшего, тотчас решил, что с таким партнером не стоит играть в карты: надует, непременно надует. Жена казалась обыкновенной увядшей блондинкой, поглощенной заботами, и Сергей Васильевич мысленно определил, что она обожает детей, считается хорошей хозяйкой и за пределами домашнего круга не представляет из себя ничего особенного.