— Не однажды, — мрачно отозвалась Оленька. — У нее бывали обмороки, и не раз. — Она поколебалась, но потом все же добавила: — Мама считала, что Лиза слишком затягивается в корсет, а это вредно для здоровья.
— Ну не настолько же, я думаю… — начал Володя.
— А доктор ничего не говорил о вскрытии? — наивно спросил Ларион.
В комнате повисло напряженное молчание.
— Ларион, прекрати, — сухо сказал Коля. — Я, конечно, понимаю, научный подход и все такое, но…
— Надо иметь уважение к мертвым, — закончил Володя.
— Разумеется, но только вскрытие способно определить истинную причину смерти, — пробормотал Ларион. Он понимал, что затронул тему, которая неприятна окружающим, но соблазн покрасоваться, сказав что-нибудь умное, оказался слишком велик. — Не могла же Елизавета Кирилловна умереть от того, что ее сестре приснился сон!
Оленька рухнула на диван, спрятала лицо в подушку и зарыдала.
— Ларион, выйди вон! — рявкнул Володя. Учитывая напряжение, в котором они все находились, он даже не дал себе труд быть вежливым.
— Я попрошу вас… — начал уязвленный молодой человек.
— Ларион, — вмешалась Машенька, — подумайте, прошу вас, каково теперь Оле… Уйдите, пожалуйста.
И Лариону пришлось ретироваться, причем в дверях он едва не столкнулся с Арсением Истриным, который только что приехал и успел выразить свои соболезнования Кириллу Степановичу и Наталье Андреевне.
Завидев Арсения, Оленька почти сразу же перестала плакать, а молодой офицер, немного нервничая, сказал, как он сожалеет о случившемся, и добавил, что он бы все отдал, лишь бы Елизавета Кирилловна была жива. По правде говоря, Арсений нервничал из-за присутствия близнецов, чьи колкости не забыл и не простил. Ему было бы гораздо легче, если бы в малой гостиной были только он, его сестра и Оленька.
Что касается Лариона, то, пройдя несколько десятков шагов, он остановился возле окна и задумался, что ему делать дальше. Уходить ему не хотелось. Он горел желанием помочь Левашовым, не важно как, и просто взять свою фуражку и удалиться представлялось ему настоящим предательством. Из большой гостиной, где находились безутешные родители, доносились приглушенные голоса, потом Наталья Андреевна заплакала, и женский голос стал ее утешать. Ларион вспомнил, где слышал его раньше — по всему выходило, что старая дама, которую он видел мельком на вечере у Базиля, тоже приехала выразить свои соболезнования. Мужской голос, глухо: бу-бу-бу. А это, должно быть, ее племянник, скучный отставной военный. Тут Ларион бросил взгляд за окно, возле которого стоял, и все, что хоть отдаленно напоминало мысли, разом вылетело у него из головы. В даме, выходившей из нарядного экипажа, он признал незнакомку, которую раньше видел возле Аничкова дворца и которая произвела на него неизгладимое впечатление.
Ларион сначала застыл на манер соляного столпа, потом сорвался с места, сделал движение в сторону большой гостиной, но в конце концов поспешил в другую сторону, к лестнице. На ступенях он оступился и покатился кубарем, но, поднявшись на ноги, убедился, что не разбил очки и ничего себе не повредил.
Отряхнув одежду, он неожиданно понял, что стоит внизу лестницы не один, потому что таинственная незнакомка, занимавшая его мысли, только что появилась из парадного в сопровождении одного из лакеев Левашовых. Она с удивлением поглядела на студента, который замер на месте, чувствуя себя нелепейшим образом. Вспомнив о приличиях, Ларион неловко поклонился, незнакомка в ответ наклонила голову и стала подниматься по ступеням.
Не осмелившись последовать за ней, Ларион двинулся куда глаза глядят и через несколько шагов столкнулся с Соней.
— Скажи, кто это сейчас приехал? — выпалил Ларион.
— Баронесса Амалия Корф, — ответила горничная.
— Я раньше ее здесь не видел, — признался молодой человек. — Она часто бывает в доме?
— Сегодня первый раз, — ответила Соня, скользнув взглядом по его взволнованному лицу. — А что?
— Ничего, — бодро ответил Ларион. — Абсолютно ничего!
Меж тем в гостиной Ломов тихо наслаждался, наблюдая, как тонко ведет себя Амалия, приехавшая выразить Левашовым свои соболезнования. Она не сказала ничего особенно умного или выдающегося, но все ее замечания были к месту, и она говорила о горе родителей, не растравляя его. Баронесса выразилась в том духе, что никто не может оградить себя от потерь, что смерть, к сожалению, неизбежна и что даже император Александр Второй некогда потерял своего первенца
