— Вы могли бы сами туда поехать и разузнать все, что вас интересует, — не удержался Ломов.
— Я так и сделаю, — кивнула Амалия. — Но вы отправитесь туда отдельно от меня. Позже мы сравним наши впечатления.
Сергей Васильевич нахмурился. Ему было что возразить своей собеседнице, но он неожиданно поймал себя на мысли, что совершенно не хочет с ней препираться. Нет слов, баронесса Корф умела приказывать.
— У вас есть какие-то соображения? — спросил Ломов напрямик.
— Слишком много совпадений, — медленно проговорила Амалия, глядя ему в глаза. — Два разных человека в одно и то же время видят один и тот же сон, а потом девушка умирает именно так, как было показано во сне. Что-то тут нечисто.
— Но вы же говорили, что Арсений Истрин видел другой сон, просто вообразил, что… — начал ее собеседник.
— Я не знаю, что там видел господин Истрин, — отрезала Амалия таким тоном, что у Ломова, хоть он был вовсе не робкого десятка, по коже побежали мурашки. — Я знаю, что происходит нечто странное, и хорошо бы в нем разобраться. Вот, собственно, все, что я пока могу сказать.
Оленька больше не плакала. Она находилась в том зыбком, подавленном состоянии, которое вызывает неожиданно обрушившееся горе после того, как кончаются слезы, силы и слова. Доктор сказал, что Лиза умерла, мама рыдала, и на нее было страшно смотреть, отец словно окаменел… Но Оленька не находила в себе сил думать о смерти. Воображение переносило ее в те недавние — и, как выяснилось теперь, счастливые — дни, когда Лиза была рядом, когда тень того кошмарного сна еще не нависала над ними, когда они…
Отношения сестер не всегда были ровными, и младшей случалось бунтовать против старшей; но теперь Оленька понимала, что все их ссоры были вызваны, по сути, пустяками, и глубоко сожалела о каждой из них. Ее мучило, что она больше ничего не сможет объяснить Лизе, что сестра уже ее не услышит и что все кончено — кончено навсегда. Лиза ушла точь-в-точь как во сне, который…
Но Оленька не хотела сейчас вспоминать о сне. В дверь постоянно звонили, приходили люди с выражениями соболезнования, знакомые и не очень знакомые. Появилась и Машенька с родителями. Базиль и его жена, пообщавшись со старшими Левашовыми, удалились, а Машенька попросила позволения остаться с Оленькой, чтобы поддержать ее в тяжелую минуту, и, разумеется, получила согласие.
— Я не понимаю, как это могло случиться, — повторила Машенька не то в третий, не то в четвертый раз.
Оленька затравленно поглядела на подругу. Они находились в малой гостиной на втором этаже, где на комоде все еще стояли фотографии старшей сестры в красивых рамках. Вот Лиза-подросток с большим бантом на голове, Лиза в платье со шлейфом, снятая после поездки в театр, маленькая Лиза с кошкой на коленях, а еще…
— Вот еще что, — сказала Машенька, — брат приедет, но позже. Он… — Она замялась, но все же договорила: — он сегодня повздорил с моей матерью.
Но вместо Арсения прибыл встревоженный Ларион, а за ним в малой гостиной появились близнецы. Студент, по обыкновению, сыпал словами и бурно жестикулировал.
— Весь город говорит о том, что у вас случилось… ой, прошу прощения, Ольга Кирилловна, если я вас задел… Такое горе, такое горе! Доктор хотя бы определил, отчего она умерла?
На глаза у Оленьки навернулись слезы, хотя она была уверена, что их уже не осталось.
— От остановки се… сердца, — пролепетала она, заикаясь. — Так он сказал…
Близнецы молча переглянулись. Они считали вердикт доктора до крайности нелепым, потому что в нем ничего не говорилось о причине этой самой остановки, но было бы слишком жестоко в присутствии Оленьки пускаться в рассуждения по данному поводу. Тем не менее Володя негромко заметил:
— По правде говоря, я не припомню, чтобы она жаловалась на здоровье…
Машенька нахмурилась.
— Кажется, у нее случались головные боли, — сказала она.
— По-моему, у любого человека хоть раз в жизни болела голова, — заметил Коля. — Но…
Он не договорил, но все и так поняли, что он имеет в виду. Головная боль вовсе не значит, что человек должен от нее умереть.
— Однажды Лиза при нас упала в обморок, — сказала Машенька. — Помнишь, Оля?
