— Ну что ж, раз выгоняете, придется исчезнуть, — произнес он нарочито трагично и, чмокнув Юлю в щеку, вышел в коридор.
Тамара Васильевна первым делом кинулась к кастрюле с тестом, подняла полотенце и пожала плечами:
— А что ты, собственно, переживаешь? Тесто хорошее, пышное… Ну, если хочешь, чтобы было помягче, надо добавить отвар из-под картошки… Будем добавлять?
Юлька кивнула. Она еще до сих пор ощущала на своей коже тепло пальцев Сергея, говорить ей не хотелось. Тамара Васильевна сама сварила картофелину, сама добавила водичку. Руки ее, полные и смуглые, двигались быстро и красиво. Явно на кухне она чувствовала себя «в своей тарелке». Даже когда прозвенел звонок в дверь, она только махнула круглой ладошкой:
— Иди, встречай гостей. Я тут без тебя справлюсь.
Следующими пришли Михаил Михайлович с супругой. Юля несколько стушевалась, но здесь роль гостеприимного хозяина взял на себя Палаткин. Впрочем, Михал Михалыч, похоже, сам страдал от двусмысленности своего положения: с одной стороны — руководитель, пришедший в гости к молоденькой подчиненной, с которой прежде в дружеские отношения не вступал, с другой — рядовой российский зритель, приглашенный на ужин к звезде первой величины… Поэтому он говорил много и охотно, не перегибая, впрочем, палку и не заставляя окружающих ощущать неловкость. Жена его, Вера Федоровна, держалась просто и без жеманства. Предложила Юле помочь на кухне, но, услышав, что все уже готово, прошла в гостиную вслед за мужем. Вскоре из кухни выплыла уже немного освоившаяся Тамара Васильевна, и обстановка окончательно разрядилась. Когда раздался третий звонок в дверь, они все впятером уже попивали аперитив и беседовали на светские темы.
С самого утра Юля внушала себе, что в приходе Коротецкого нет ничего страшного и, кажется, почти поверила в это. Но теперь звонок, показавшийся вдруг невозможно резким и тревожным, заставил ее вздрогнуть. Она подняла глаза и встретила испытующий взгляд Сергея.
— Извините нас, мы на секундочку, — он кивнул женщинам и Михаилу Михайловичу. — Только встретим последних гостей… Поднимайся, Юля.
Она встала из кресла, чувствуя, как колени наливаются противной вязкой слабостью, и вслед за Палаткиным вышла из гостиной. В прихожей он быстро и ласково погладил ее по руке:
— Постарайся успокоиться. Твое волнение очень заметно. Если ты хочешь достойно провести последний раунд, возьми себя в руки… Иначе не стоило затевать всю эту грандиозную комбинацию…
— Да я вовсе не из-за Коротецкого переживаю, — сочинила она на ходу. — Просто эта его подруга… Она же актриса! Вдруг начнет подробно расспрашивать тебя об этом, как его, Аркадии Викторовиче, о других киношных делах?
Сергей, уже взявшийся за ручку дверного замка, обернулся, и в глазах его сверкнула плохо скрытая ирония:
— Мне показалось, что она достаточно хорошо воспитана, а значит, поймет, что наша с ней «кухня» другим не интересна. Уединяться с ней я не собираюсь, так что за успех предприятия можешь не волноваться…
Лампочка на этаже не горела, и поэтому, шагнув из темноты в ярко освещенную прихожую, Коротецкий на секунду зажмурился. От уголков его глаз к вискам тут же побежали тоненькие морщинки, прежде заставлявшие Юльку чуть ли не плакать от умиления. Сейчас она смотрела на эти типичнейшие «гусиные лапки» и не могла понять, что же такого находила в них особенного? Юрий выглядел сегодня несколько бледнее обычного, что, впрочем, ему шло. «Классически красив», — вспомнила она и тут же подумала об Олеге, друге Сергея. Нет, в том, несмотря на всю правильность черт, не было этой утонченности, этого чуть нервного изгиба губ, этого поэтического разлета бровей, да и во всей Олеговой фигуре ощущалась некоторая мужиковатость… Коротецкий же смотрелся просто превосходно, и длинное драповое пальто сидело на нем, как на профессиональном манекенщике, и темное кашне оттеняло аристократическую бледность кожи. Он вручил Юле цветы, которые она приняла машинально, без внутреннего трепета, и подал Сергею руку. Их пальцы соприкоснулись… Юлька смотрела на две эти по-мужски красивые руки: одну — более смуглую, другую — совсем светлую, и пыталась понять, что же ее смущает? Мысль была совсем близко, так близко, что казалось можно вот-вот схватить ее за хвост, и все-таки ускользнула…
