Сначала он не придал должного значения ее патологической ненависти к экранному образу Селезнева: ну, ругается и ругается, ну делает злобное лицо — и пожалуйста. И впервые насторожился, только когда Юля мягко и совсем не сердито объяснила, что на эту фамилию у нее просто условный рефлекс: «Селезнев» — значит, сейчас будет плохо… Тогда он задумался, стоит ли приглашать ее на шашлыки, не расценит ли она это как издевательство. Но потом все-таки решился. Правда, для этого пришлось прочитать курс предварительной подготовки Мишке и Олегу. К Михаилу Сергей заехал поздно вечером, когда тот в своей холостяцкой квартире готовил антрекоты. С кухни отвратительно несло горелым мясом. Мишка размахивал полотенцем, разгоняя едкий дым, и поначалу никак не мог взять в толк, что же, собственно, от него требуется.
— Ага, значит, одноактной пьески не получилось? — ехидно поинтересовался он, когда основная масса дыма улетучилась через форточку и стало возможным зайти на кухню. — Ты садись, садись… Антрекотов теперь, сам понимаешь, не будет. А вот омлетом и бутербродами с кабачковой икрой я тебя накормлю.
— Накормлю-накормлю, не помилую? — перефразировал Сергей известные детские стихи.
— Ты разговор-то в сторону не уводи. Скажи лучше, у тебя что, с этой «мадамой» серьезно?
Селезнев улыбнулся покаянно и смущенно и кивнул головой:
— Может быть, и серьезно. Для меня, по крайней мере… Что самое интересное, она ко мне романтических чувств питает самый минимум.
— Вот это номер! — Мишка даже присвистнул и опустился на соседнюю табуретку. — Не могу себе представить: женщина не виснет на шее у великого Селезнева!
— Да, но для нее я не Селезнев…
— Прости, запамятовал… И что, вообще никаких эмоций? Даже на афишную физиономию не покупается?
С плиты снова потянуло горелым. Видимо, судьба антрекотов постигла и омлет. Мишка резво вскочил и кинулся к сковородке. Сергей щелчком сбросил со стола хлебную крошку:
— Да, не так, чтобы вообще никаких… Но, понимаешь, она ведет себя просто как какая-то тургеневская девушка. Она словно не видит моего этого «сходства» и общается со мной так, будто у меня самая обыкновенная, не прославленная физиономия. И еще она меня жалеет… Ты представляешь? Жалеет! Потому что я похож на этого «самовлюбленного тупоголового красавца»…
— На какого красавца? — уточнил Мишка, поворачиваясь.
— На самовлюбленного.
— Нет-нет, второе слово!
— На тупоголового, — с неохотой повторил Сергей.
— А, на тупоголового! — Мишка просто просмаковал это слово, и на лице его отразилось истинное наслаждение. — Ну, продолжай, продолжай…
— Так вот, она жалеет меня, потому что я получаюсь изначально лишенным возможности добиться в жизни чего-либо значительного… И Юля пытается меня подбодрить и внушить, что я значим сам по себе. Я уже думал, таких, как она, не бывает.
— И правильно думал: не бывает, — авторитетно подтвердил Михаил. Селезнев прикрыл глаза. Нарисованному им образу Юли не хватало разве что пионерского галстука на шее. Она получалась слишком правильной, слишком положительной, похожей на пионервожатую и лишенной женской манящей прелести. Ему вдруг безумно захотелось показать ее Мишке прямо сейчас, чтобы он тоже почувствовал идущие от нее теплые волны, чтобы встретился с ее немного настороженным и в то же время глубоким взглядом. Сергей вдруг с такой ясностью представил ее рядом с собой, близкую, желанную, что даже застонал. К счастью, Мишка, увлеченный отскребанием сковороды от жалких останков омлета, его не услышал.
Когда они пили чай с «икорными» бутербродами, Михаил невинно поинтересовался:
— А нам с собой женщин можно привезти? Посидим вшестером, поедим шашлыки, и Юле твоей веселее будет.
Селезнев покачал головой:
— Миш, я понимаю, что с моей стороны это несколько по-свински…
— Ничего себе «несколько»!
— Да, по-свински. Но должно быть именно так: она, я, мои друзья и больше никаких женщин.
— Ладно, не трясись, сделаем, — Мишка макнул кусок серого хлеба прямо в банку с кабачковой икрой и тут же отправил его в рот.
Сергей понимал, что Мишка язвит и издевается по привычке, а на самом деле все прекрасно понимает и уж точно не подведет. Поэтому он стоически выслушал вариации на тему своей «новой» фамилии, на прощание заявил, что ни на «Киоскова», ни на «Вигвамова», ни на «Шалашикова» откликаться не будет, и отправился домой со спокойной душой.
