Ничего не получилось — как обычно. Только асфальт остался и двухэтажные дома с подъездами, типа городских.
Сельская амбулатория была закрыта на висячий замок и заложена перекладиной — фельдшер Зотов запил недели две назад, и с тех пор амбулатория не работала. За лето фельдшер Зотов запивал три раза — на Троицу, на покосы и на Петра и Павла. Осенью всё начиналось заново, но без всякого графика. Осенью фельдшер запивал, как Бог на душу положит.
Джахан поёжилась, холодно было идти вечером в одной только меховой жилетке, расшитой сутажом и бисером. Давно нужно полушубок достать, телогрейку, тёплые сапоги, но в полушубке и сапогах был окончательный приговор теплу, сдача на милость предстоящим бесконечным холодам.
Ничего хорошего и весёлого не могло быть в сельпо, но Джахан решила зайти. Мало ли. Вдруг что-нибудь привезли, а она просто не знает!.. Пропустила привоз.
В магазине ей неожиданно повезло. Продавщица Люся, раскрасневшаяся от препирательств с тремя пьянчужками, канючившими, чтоб она дала им водки «в долг», выставила на прилавок два пакета настоящей белой барнаульской муки — самой лучшей. Лучше этой муки на свете не было, но в село её привозили редко, приходилось добывать в Барнауле. Джахан добывала, когда ездила на поезде за кофе и копчёной колбасой.
Джахан купила муку и заплатила за водку, которую клянчили пьянчужки — они сразу принялись кланяться и причитать, а бутыль воровато схватили с прилавка и припрятали.
— Зря вы паразитов этих балуете, — сказала Люся. — Ох, зря! Ничего они не работают, только водку квасят! И всё в долг! А потом отдавать нечем, пропиваются догола! А вы, выходит дело, их поощряете…
— Если ты им сейчас водки не дашь, они на улице у кого-нибудь кошелёк отнимут, — объяснила Джахан. — Это физиология, ничего не поделаешь. А так выпьют и заснут. Может, к утру замёрзнут до смерти.
— Тьфу на тебя! — обиделись пьянчужки. — Типун те на язык!..
Джахан взяла пакеты с мукой на оба локтя, как младенцев, и понесла, прижимая к груди.
Вот и план вечера готов!.. Раз есть такая дивная мука, значит, будут лепёшки. Сейчас она замесит тесто, и пока оно станет подходить, уберёт в стойле у коня.
У Джахан был превосходный конь, и звали его Орлик, как в фильме про границу. Орлика ей подобрали алтайцы, которые не понимали, как можно жить на свете без коня!.. Никак нельзя жить.
Она бережно внесла муку и аккуратно поставила её на кухонный стол. Двери она запирала, только когда уезжала надолго.
Во дворе её дома, как и во всех алтайских дворах, был ещё аил, восьмигранное островерхое сооружение с очагом посередине. Когда-то в аилах жили, русских изб-пятистенок с печкой и сенями не ставили. Нынче жили, конечно, в самых обыкновенных домах, но аилы были у всех. В своём аиле Джахан вела приём больных, сушила травы, держала ружья, которыми редко пользовалась, тулупы и лекарства.
Об её аиле по окрестным горам ходили легенды — мол, колдует там лекарка, шаманит! — и окрестные мальчишки то и дело пытались туда залезть, поэтому аил она запирала.
Джахан скинула жилетку, сунула ноги в мягкие меховые сапожки, тщательно помыла руки и принялась за тесто.
С тестом она всегда разговаривала. Она месила его, пела ему, гладила его, и лепёшки получались такой вкусноты, что о них тоже ходили легенды.
Приладив кастрюлю с будущими лепёшками к боку печки и как следует укутав её полотенцем, она отправилась к Орлику.
Конь ждал её и ласково заржал, приветствуя, когда она открыла дверь. Из стойла тянуло теплом, немного сеном, кожей и навозом, Джахан нравился этот запах.
Она угостила Орлика — он принял угощение с благодарностью — и начала чистить пол и таскать свежую солому.
Во время работы она говорила, не останавливаясь, а конь слушал, стриг ушами.
— …А завтра, — говорила Джахан, — нет, наверное, послезавтра, мы с тобой в Учкуй пойдём. Помнишь, в прошлом году ходили? Это на той стороне горы. Мы с тобой туда надолго пойдём, дня на три, а то и на четыре! Там Мыскал родить должна вот-вот, и если бы началось, они бы за мной прислали, а раз никого нет, значит, мы сами пойдём. И ещё там пастух, помнишь, у него сахарный диабет, повезём ему инсулин. И дедок, который позапрошлой весной оглох. У него в слуховом аппарате батарейки сели, мы ему на зиму батареек дадим. Мы любим через перевал ходить, там красиво, да? Мы посидим немного, с духами поговорим, они нас послушают, и мы их послушаем. Осенью на перевале такие краски, ни один художник не нарисует, даже наша Даша Жу.
