Значительным итогом творчества 10–х годов стала «Голубая звезда». По утверждению американской исследовательницы Ариадны Шиляевой, автора книги о беллетризованных биографиях писателя и воспоминаний о нем, Зайцев считал повесть «самой полной и выразительной» из всего написанного им до 1922 года[16]. Добавим, что в ней писатель осуществил органический синтез вселенского и земного. Между космизмом ранних рассказов и «Голубой звезды» существует отличие: от восприятия Вселенной как единого «тела» (пантеизм) Зайцев приходит к переживанию единства психической мировой субстанции (панпсихизм). Мостом между миром Земли, суетным и грешным, и надмирным Космосом служит главный герой повести. Писатель переносит князя Мышкина в Россию 10–х годов, дает ему имя Христофоров, которое реализуется одновременно и как «новый Христос», и как «Христоносец». Греческое «Христофор» — христоносец, мученик, служитель Христа, покровитель путников, спаситель от внезапной смерти (последнее значение имени вступает в действие в эпилоге «Голубой звезды» — в рассказе «Странное путешествие»). Через всю жизнь Зайцев пронес как исповедание веры соловьевскую философию Вечной женственности, Мировой души. В романе Достоевского «Идиот» носителем идеи Прекрасного как философской и жизненной позиции был князь Мышкин, в повести Зайцева — рыцарь Голубой звезды Христофоров. Как некогда Христос, «сын человеческий», Христофоров стал «переходом» между Богом и людьми: кроткий, чистый, надмирный человек, пророк и учитель Красоты, искупитель грехов людских своей кровью (последнее — в «Странном путешествии»), Христофоров вел скромную, полубедную, не скрепленную бытом, семейными или какими‑либо другими узами жизнь бродяжного интеллигента–мечтателя.
А. Белый исступленно твердил о близком исчезновении Петербурга, Б. Зайцев устами Христофорова пророчествовал о «прелести и печали» надежды–безнадежности на будущее: «…довольно одного дыхания, чтобы, как стая листьев, разлетелись… во тьму» все, кто находились на краю истории и, стало быть, на краю вечности (с. 350).
Христофоров, этот синеглазый большой ребенок, спокойно и наивно вступает в любое московское общество, — и везде чувствует угрозу шатания вековечных устоев, колебания порядка, нисхождения культуры и пропада гармонии. Наталия Григорьевна с ее докладами о Пушкине в Московском литературном кружке (то есть в Обществе любителей российской словесности), последний знаток и полубезумный служитель божеству Красоты дон Алонзо–Кихада дель Ретизанов с его культом изящного, «темный человек» Никодимов, сменивший блестящую карьеру офицера Генерального штаба на позорное положение полупровокатора, полусутенера, Машура, Лабунская и другие участницы общества «Белый голубь», проводящие свои дни в радостной печали мистических медитаций, — «вся Москва» в состоянии полуэкстаза — полусна — полуфантазии летит и летит к собственному уничтожению, чтобы в другой галактике воскреснуть, может быть, зеленым стебельком, атомом воздуха, земной любовью. Концовка «Голубой звезды», а до нее «Изгнания», «Петербургской дамы», «Земной печали» умиротворяюща, однако сквозь элегическое прощание с уходящим проглядывают контуры подлинной трагедии.
Книга «В пути» — это собрание трагических эпилогов: жизни Б. К. Зайцева, начинавшейся в кругу друзей–литераторов Москвы (очерк «Молодость — Россия») и одиноко окончившейся в далекой старинной Вандее с ностальгическим чувством России: Россия — град Китеж, России — даже имени! — больше нет («Вандейский эпилог»), трех житий — философа Христофорова, кочкинской крестьянки Авдотьи, красавицы-простолюдинки Анны.
С 1914–1916 годов прошло каких‑то пять лет, но переменились воздух, которым дышали, ритмы, которыми жили, самое чувство жизни действительной, которое создавало облик и дух времени. Пропали легкость, беззаботность, поэзия, размеренный ход повседневного. Прежде они казались родственными мировому Космосу. Им на смену пришли' тяжесть, забота, проза с конвульсиями мирового Хаоса. «Легкие люди» вроде Христофорова («Странное путешествие»), барыни Варвары Андреевны и ее дочери Лизы («Авдотья–смерть»), беспечного семейства Немешаевых и обаятельного «обыкновенного» дворянина Аркадия Ивановича («Анна») в короткий срок стали далеко и безвозвратно ушедшими.
