Прорезиненная рукоять так и просилась в ладони, манила. Не стоит отказывать себе в простых желаниях, особенно в такой сложной ситуации. Вот-вот, именно так и подумалось, пусть и не так вычурно.
В фильмах да книгах таким тварям поначалу нужно немного времени, чтобы потупить, прикинуться умирающим и лишь затем активизироваться и начать ловить живых и пожирать их.
Эти же, строймаркетовские, порушили к чертям собачьим все каноны, обратившись неуловимо и сразу. Хреновы зараженные мертвяки.
Лишь бы не как в «Двадцать восемь», лишь бы не…
За спиной раздались смачно-жуткий хруст и липкое чавканье. Оглядываться не стал, Гера, судя по всему, уже на тропе войны. И мне пора, причем давно. Хватит думать, пора действовать.
Правый братец рванул вперед, хищно и быстро, прижавшись к полу, передвигаясь на четырех мослах, как обезьяна. Черные зеркала глаз, растянувшаяся пасть… зубы клац-клац, слюна летит каплями. Кисти рук громадными пауками белеют на бетоне, быстро-быстро перебирают лапками-пальцами, гипнотизируют, притягивают взгляд… сука-а-а…
Законы физики – штука суровая и необратимая. Бьешь кувалдой килограммов в семь весом, на длинной рукояти, так не вспоминай учебник за восьмой класс, толку никакого. Следуй своему телу, слушайся себя. И не маши ей, как клюшкой для гольфа, устанешь. А этого нельзя.
Кувалда, качнувшись маятником снизу вверх, острым концом клюнула второго, подкравшегося почти вплотную. Сломала челюсть, заодно перещелкав сколько-то там позвонков. Мертвяк ты или нет, а с башкой, болтающейся у лопаток, хрена поохотишься.
Успел повернуться почти вокруг себя, замахнувшись сбоку, наискосок, перехватив «Штурм» поперек и крутанув бедрами, добавляя вес к силе удара. Перевернуть клювом вперед не успел, ударил молотом. Точно в бледно-скалящуюся морду с жадной разинутой пастью. Вбивая кости, зубы и нос со всеми хрящами внутрь, ломая и круша. Шагнул, крутанув кувалду, и добавил, чтобы наверняка, тупым же концом по башке, со стуком впечатавшейся в бетон. Твою-то… еле успел лицо отвернуть, а вот футболка вся в мозгах!..
– Димыч! – Гера, с мясницким хаканьем добивший недавнюю школьницу, вытер пот. – На выход никак. На-а-а!
Огромная бабища, колыхающая свиноматочными телесами, выскочила из-за стойки с обоями, и, сука, удивительно быстро. Гера только и успел, что шарахнуться в сторону, сумев ударить по жирному колену. И зря.
Чертова бегемотиха в розовом сарафане, само собой, хрустнула суставом, разлетевшимся в крошку, упала. Прямо на Геру, придавив того неподъемной тушей.
При этом что-то скрипнуло. И что-то утробно заворчало… Или кто-то?..
Метатель молота из меня, как из козьего ануса саксофон. Но что оставалось? Верно, только самому погибать, а товарища выручать. Так что, «Штурм», прости и прощай, судьба лютая разлучила…
Кувалда не свистела в полете, да и не с чего, в конце концов. Крутанулась, подлетая к жирухе – та ворочалась на Гере и неуклюже пыталась откусить у него кусок ляжки. Но лишние полцентнера сала и в прежней жизни ей мешали, и сейчас не добавляли ловкости.
Хрусткое приземление «Штурма» я лишь услышал, отвлекшись на другое…
Высокий тощий дед, одетый со стариковской аккуратностью – клетчатая рубашка и брюки со стрелками, – махнул рукой, почти дотянувшись до моей груди. Пальцы были длинные, сильные, по-пролетарски мозолистые, но сейчас скрючились, как от артрита, и напоминали когти хищника. Экс-пролетарий тянулся, желая зацепить человечинки. Он уже причастился: от его пасти с челюстью-протезом и до пряжки ремня тянулась подсыхающая кровавая дорожка.
Я увернулся, отпрыгнул к тележке с листами гипсокартона и толкнул ее на деда. Тот рванулся вперед, ни на что не обращая внимания, – и схлопотал удар выступающим краем листа. Ровнехонько в глотку. Позвонки хрустнули, лист откликнулся схожим звуком, ломаясь, и выбросил белое облачко. Разлетевшаяся пыль осела на дедуле, припудрила его, но кровь тут проступила, окрашивая «пудру» багрово-красным. Сюрреализм…
Сука… Голова дедка теперь нелепо кренилась набок, но плотоядных амбиций не убавилось.
Под руку подвернулся пакет сухой смеси… тяжелый, зараза… Лови, подлюка! Упаковка лопнула, буквально взорвалась, выбросила облако серовато-белой пыли. Я выдал мощный пинок тележке, не жалея ни ее, ни себя.
