– Только больше так не делай, больше так не делай, это тебе не от клубники дроздов гонять, ты уж соображай, пожалуйста, – бормотал Моисеич, легонечко ускоряя автомобиль – так, чтобы и не оказаться в плотной массе, и не оторваться, а то кто их знает, потеряют интерес.
– Бибикать не забывай, – сварливо сказала Анна.
Мертвые оказались ходоки не промах – может, и не все, но дорога была полна толпой, сокращавшей дистанцию. Джип взрыкнул и ускорился до сорока. Расстояние перестало сокращаться, но не увеличивалось.
– Так идем еще километр, потом я до моста дуну, как смогу, а на мосту встанем и задудим. Там и ори, охота если.
Анна Александровна откашлялась.
На мост они взлетели и резко остановились в верхней точке.
– Давай, Анечка.
Она распахнула дверцу, бережно выставила мину на бетон. Перед тем как нажать, глянула сквозь стекло дверцы назад. Бегут. Хорошо. Но далеко.
– Бибикай еще, Моисеич, – буркнула она, поднялась на дверце и замахала руками.
– Сюда! Сюда, красавчики! Ауууу!!! Бу!!!
Первые ряды достигли начала моста. Анна спустилась на заднее сиденье, опустила руку, нажала детонатор, захлопнула дверцу. Моисеич газанул, услышав хлопок, так, что Анну отшвырнуло на спинку.
– Три минуты, Анечка.
– До второго с километр же?
– Да. Но там надо будет еще быстрее слинять, там до детонации сто секунд, а тротила как у дурака махорки.
* * *
Когда Анна выставила и запустила вторую мину, у Моисеича заглох мотор. Он даже не ругался и, кажется, вовсе не дышал секунд двадцать, пока джип неожиданно не пришел в себя и не рванул вперед. Они чудом вписались в поворот, Анну швыряло, как мешок с картошкой. Она сползла пониже и накрыла голову руками. Успели ли перебежать второй мост мертвые, было не так важно, как то, выдержит ли заднее стекло, когда бухнет.
Оно, кстати, и не выдержало.
* * *
Своих они нагнали не скоро. Пока нашли на замену машину с целыми стеклами, на ходу и без дряни в салоне (последнее оказалось самым сложным), пока удирали от каких-то мародеров, пока искали чистую воду (медикаментов Анна с собой запасла), в общем, колонну из девяти больших машин они догнали почти через неделю уже совсем близко к Балтийскому морю. Пашке стало хуже, он трясся и кусал себе руки; Петька, наоборот, уже считался среди вояк кем-то вроде младлея.
* * *
– Уже Ленинградская область, – пробурчал Моисеич, когда Анна Александровна, с Пашкой на руках, уселась рядом с ним на переднем сиденье «Дэлики», – вояки с Кронштадтом договорились, пришлют нам на чем перебраться.
Анна погладила всхлипывающего мальчишку по голове (пальцы тревожно зацепились за неровности шрама) и неожиданно для себя тихо сказала:
– О святии апостоли Петре и Павле, не отлучайтеся духом от нас, грешных раб Божиих, да не разлучимся вконец от любве Божия, но крепким заступлением вашим нас защитите, да помилует Господь всех нас молитв ваших ради.
– Аминь? – непроизвольно добавил Моисеич.
– Сам ты аминь, не помню дальше!
Моисеич захохотал, и Пашка вдруг тоже засмеялся.
– Баба, – сказал он, – деда.
Николай Берг
Презент для Шустрилы
Новая команда, в которую назначили Ирку, встретила новенькую, в общем, благожелательно. Без особого восторга, приглядываясь пока. Рассказала о своих похождениях после Беды кратко, не рассусоливая. Но то, что рожать в этом анклаве негде, сразу настроило Ирину на убегательный лад. Надо отсюда сваливать. Хватит, насиделась в глухомани, теперь, если есть выбор, надо искать что поцивилизованнее.
Ирку из задумчивости вывел голос десятника, который сказал:
– Забавно, впервые беркемоид встретился – выживший. Столько их перед Бедой было, а из них всех вот только ты и есть.
– С чего это я беркемоид? – возмутилась Ирина. Потом тут же уточнила: – И что это такое, беркемоид? – потому как разумно решила, что, прежде чем ругаться, надо б сначала понять – может, это вовсе и похвала какая-то. Слово ей было явно незнакомо.
Сидевшие за столом ухмыльнулись как по команде, каждый по-своему, кроме, пожалуй, кудлатой напарницы. Нет, судя все же по выражению лиц, не похвала это ни разу.
– Писатель был такой до Беды, Беркем-аль-Атоми звали. Ужасы писал, почище, чем Стивен Кинг. Вот у него был такой персонаж – выживать взялся в одиночку, каждый сам за себя, один бог за всех. Ну и кончилось все плохо, разумеется, – угробили этого персонажа превосходящие силы противника, то есть сюрвайверство такое одиночное писателем…
