Чудище распахнуло темную пасть, от чего кожа его пошла отвратительными буграми. Развернуло складки за головой в уже знакомые по резьбе на камнях крылышки и зашипело. Вместе с шипением из пасти вырвалось зловоние давно протухшей рыбы. Плетью хлестанул по собственной статуе зеленоватый, в сажень длиной язык. Пол запятнали брызги густой темной слюны. Ромка как-то отстраненно подумал, что чудище похоже на многочисленных драконов, которым покланялись маленькие узкоглазые желтокожие люди, живущие за Великой стеной.
— Он… Оно нас заметило… — Дрожь послышалась в голосе итальянца.
— Как пить дать, — ответил Ромка по-русски и поправился, перейдя на испанский, — похоже на то. Да, это стражник посерьезнее, чем papas с жертвенными ножами. Одно радует, они до нас тоже не доберутся некоторое время. Только как же они их обратно загонят, когда за нами в следующий раз придут?
Гад, змеясь влажными изгибами, медленно выползал из ямы, помогая себе коротенькими плавниками, на кончиках которых угадывались маленькие когти. За первым чудовищем из ямы появилось второе. Вонь из отверстия усилилась. Конкистадоры отползли подальше.
— Нет ничего легче. Они привезут и бросят в ямы дюжину несчастных, и чудовища сами ринутся за едой. Останется только опустить за ними решетку.
— М-да, попали. А что там делают наши друзья?
— Совещаются.
Ромка выглянул на площадь и увидел, что жрецы разговаривают, то и дело показывая пальцами на верхушку пирамиды, где засели конкистадоры.
— Наверное, решают, стоит ли кого-то тут оставить или можно всем отплывать.
— Похоже, никто тут оставаться не хочет, — заметил Ромка.
— Их нельзя винить, — мрачно изрек дон Лоренцо, зажимая пальцами нос и заглядывая в люк. — Глядите, как буйствуют!
Жрецы наконец договорились. Наперегонки они бросились к лодкам и налегли на весла. Ромка проводил их унылым взглядом, приблизился к люку и заглянул за край. Несколько тел стремительными кругами мелькали в полутьме главного покоя, сметая на пол все, что не успели уронить мешики. Иногда из общего клубка высовывалась уродливая голова, распускала крылышки за головой, шипела с присвистом и снова исчезала в мрачном водовороте.
Флорентиец меж тем подобрал копье подлиннее и попытался расшатать забор, отделяющий верхнюю площадку си от остального мира. Безрезультатно, бронзовые пики словно вросли в камень. Тогда он, подтащив какую-то бочку, залез на крышу жертвенной комнатки и прищурился, явно что-то прикидывая.
— Дон Лоренцо. — Ромка с трудом оторвался от созерцания скользящих внизу гадов. — Вам в голову пришла какая-то идея?
— Не знаю, друг мой. Пока не знаю.
— Вы б думали побыстрее, — сказал Ромка. — А то наши змейки, кажется, решили что-то предпринять.
Не успел он договорить, как одно из черных тел остановилось, выгнулось тисовым луком и взмыло вверх отпущенной стрелой. Распахнутая пасть с опасно поблескивающими иглами зубов метнулась прямо к Ромкиному лицу. Молодой капитан отпрыгнул назад, ударился спиной об угол надстройки. В его теле что-то хрустнуло, рот наполнился железистым вкусом крови.
Флорентиец вмиг слетел с крыши и опустился на корточки рядом с молодым человеком.
— Дон Рамон, что случилось?
— Тварь. П-п-рыгнула, — чуть заикаясь, ответил тот, утирая стекающую по подбородку струйку крови.
— А с вами что? Достала?!
— Да нет, это я губу с испу. От неожиданности прикусил.
— А… — покачал головой флорентиец. — Неужели они могут так высоко подпрыгнуть?
Ответом на его слова стал тяжкий удар в каменные плиты, служащие полом верхней площадки. Плетью мелькнул в люке зеленоватый раздвоенный язык.
— Вот, значит, как? — покачал головой флорентиец. — А ведь размера отверстия вполне хватит, чтоб один из этих драконов мог сюда пролезть.
— Да нет, вряд ли. Больно голова здоровая. Да и уцепиться не за что.
— Судя по силе, она и так выпрыгнет. Если попадет точно в отверстие под нужным углом.
Еще один тяжкий удар сотряс пирамиду от основания до макушки.
— Так давайте, выкладывайте свою идею, — взорвался Ромка, вставая и беря копье наперевес. — А то тут становится неуютно.
— Вы знаете, я родом из Флоренции. В детстве я посещал школу одного известного мастера. Живописец, инженер, механик, плотник, музыкант, математик, патологоанатом, изобретатель — вот далеко не полный перечень граней таланта этого универсального гения. Его называли чародеем, служителем дьявола, итальянским Фаустом и божественным духом. Это он стал основателем искусства Высокого Возрождения, перевернув мрачные романские традиции и начав изображать человека в его первозданной красоте.
