Удар с той стороны чуть не опрокинул их на пол. Длинные стебли выгнулись, но не выскочили из веревочных петель. Подскочил второй испанец, уперся в неровную поверхность ладонями, навалился всем телом. Замер в ожидании, жмуря глаза.
Нового удара не последовало. Ветеран пинками поднял нескольких талашкаланцев и знаками показал, что если они не помогут, то отправятся наружу, на съедение демонам. Трясясь и пошатываясь от страха, те повиновались, ухватившись за дверь, как утопающие за раскачиваемый бурным морем плот.
Мирослав перевел дух, солдаты подобрали оброненные арбалеты. Все затихли, прислушиваясь. Снаружи доносились мягкие, тяжелые шаги и взрыкивания, иногда перераставшие в шум свалки и рычание, будто ночные твари начинали грызться между собой. Невыносимо тянуло зверинцем. Снаружи раздался скрежет когтей по камню. Сверху из квадратного окна посыпались мусор и осколки камня. Рычание, усиленное как через рупор, ворвалось в тесное каменное помещение. Талашкаланцы, закрыв уши ладонями, застонали, испанцы, отложив арбалеты, мелко закрестились.
«Ягуары!» — осенило Мирослава. Тогда многое становится понятно. Никаких демонов. Просто стая зверей. Но кто же обладает такой силой, чтоб собрать этих одиночек в стаю и направить в деревню, место, которого они обычно стараются избегать?
Льющийся с потолка бледный поток света словно заткнуло черной мохнатой пробкой. Внутрь просунулась пятнистая лапа с розовыми подушечками и неожиданно расцвела веером когтей. Следом показалась ощеренная алая пасть, обрамленная белыми усами и наполненная саблевидными желтыми зубами.
Мирослав вырвал из рук оцепеневшего испанца арбалет и пустил стрелу. Зверь дернул головой. Наконечник пробороздил по черепу рваную красную канавку и со звоном отлетел к стене. Вторая стрела, пущенная испанцем, ударила ягуару под нижнюю челюсть. Тот забился в дыре, скользнул вниз, с грохотом обрушив статую божка прямо на визжащих на полу талашкаланцев. В их пантеоне ягуар был священным животным, и они даже подумать не могли сопротивляться лесному зверю, а уж тем более увидеть его смерть.
Второй хищник, поменьше, скользнул в дыру и спрыгнул вниз. Едва коснувшись лапами пола, снова взмыл в воздух и приземлился прямо на грудь одного из стрелков, судорожно дергавшего зарядную машинку арбалета. Старый испанец ткнул мечом. Острие пропороло шкуру над самой лопаткой. Зверь отвернул голову от лица заходящегося в хрипе молодого солдата и внимательно взглянул в глаза старику. Еще один испанец выступил из-за колонны и в упор вогнал стрелу ягуару под лопатку. Тот соскочил с раненого юноши и завыл, крутясь по полу и стараясь достать зубами до торчащего из бока древка. Упал, дергая лапами. Затих.
Мирослав облегченно выдохнул и поднял арбалет повыше. Сквозь дыру в потолке протискивался еще один хищник. Одновременно тяжелый удар сотряс держащих заслонку у двери. Сколько их там? Если дюжина-полторы — как-то можно выстоять, но если больше, то несдобровать, думал Мирослав, в очередной раз посылая короткую стрелу в ощеренную морду.
Когда-то один ведун говорил ему, что в каждом человеке есть дух животного. Медведя, оленя, соболя, полевой мыши. И если разбудить в себе дух этого зверя, охотиться, как он, есть, как он, спать, как он, и ни о чем людском и божьем не помышлять… Еще одна стрела нашла свою пятнистую цель… То сам станешь зверем. Они примут тебя за своего. Однажды, не так давно, думал он, натягивая воротом тугую тетиву, ему это удалось, без всяких наговоров и курения дурман-травы. И ведь тогда зверьми тоже были ягуары.
Не особо понимая, что делает, Мирослав сунул раненому юноше арбалет и замер посреди каменного мешка. Он вспомнил, как несся по лесу, вдыхая свежий утренний воздух, ловя ушами звуки просыпающегося леса, сливаясь с ним, растворяясь в нем. Как сам становился лесом, прорастал в него всем своим существом. И как понял, что хищники уже не охотятся на него, а просто бегут рядом.
Воин почувствовал закипающую внутри первобытную энергию, ощутил, как трещат кости, обрастая новыми мускулами. Как удлиняются и крепнут ногти и зубы. Как растет шерсть, как глаза меняют свой цвет с голубого на зеленый. От удивления талашкаланцы даже перестали причитать и вместе с оцепеневшими испанцами смотрели, как изменяется стоящий посреди зала человек. Не внешне. У него не отросли клыки и хвост, не появилась на теле шерсть, но что-то в повадке, в манере держать спину изменилось, и эти изменения были пугающими.
