— Ну так что же, можно ему верить или он все-таки привирает? — не отставал Тенишевский.
Дорогов засмеялся.
— Да тебе что до этого за дело? Или ты тоже решил в горняки готовиться? Тенишевский встал и заходил по комнате.
— Как ты не понимаешь? Я хочу найти эту платину, если она действительно имеется. А как ее искать, что там рыть или долбить, это уже твое дело. Ты инженер, а не я!
Дорогов привык не удивляться необыкновенным проектам своего друга, но тут он все-таки был немного поражен.
— Как тебе не стыдно, Валериан? — сказал он. — Ты как мальчишка. Стоило тебе услышать увлекательный рассказ, и ты готов уже все бросить и нестись куда-то в дебри за этой платиной, будь она неладна. Мало тебя покойный Платон Викторович в детстве драл.
Тенишевский присел на ручку кресла.
— Брось шутки, Павел, Я говорю серьезно и ты, будь добр, отвечай мне тоже как следует.
Он был как будто взволнован. Дорогов посмотрел на него внимательно.
— Ты, Валериан, я вижу, хочешь затеять авантюру.
Валериан Платонович от нетерпения хлопнул ладонью по ручке кресла.
— Авантюра это или нет, ты скажешь потом. А теперь отвечай мне, наконец, толком, есть там эта платина, или Зайковский только втирает ею очки господам литераторам? И, прошу, без шуток и без нотаций.
Оба замолчали.
— Ну хорошо, изволь, — нарушил тишину Павел Александрович, — вот тебе мое мнение: платина там, возможно, что и есть. Геологически возможно. Понимаешь? Но имей в виду: сказать точно, «есть» или «нет», можно только на месте, после изысканий. Зайковский на меня произвел впечатление человека серьезного и «втирать очки» кому бы то ни было ему, я полагаю, незачем.
— Ага! — воскликнул Тенишевский и снова заходил по комнате. — Значит, все таки есть!
— Не «есть», а «может оказаться», — повысил голос и Дорогов. — Это совсем не одно и то же.
Тенишевский остановился.
— Теперь молчи и слушай, — сказал он. — Потом скажешь твое мнение.
— Половина первого, — возразил Дорогов уныло. — Поздно уже.
— Завтра выспишься, воскресенье, — перебил его Валериан Платонович.
— Из-за такого дела стоит и вовсе не поспать.
Дорогов махнул рукой и покорился.
— Хорошо. Говори. Только, будь добр, достань из буфета вермут, лимон и сахар. Холодная вода в «айс боксе», вон за той дверью.
* * *
План Тенишевского, который он полностью сымпровизировал в этот вечер, был весьма сложен и хитер. Основывался он весь на непоколебимой уверенности в том, что в Гуй-Чжоу имеются богатейшие залежи платины. В том, что желающие вложить капиталы в это дело найдутся в изобилии, он нисколько не сомневался. Главные препятствия, которые он усматривал во всем этом предприятии, он сводил к несовместимости выгод великих держав в Китае.
Резюме, которое к двум часам ночи он преподнес Дорогову, заключалось в том, что для разработки платины, по его мнению, необходимо организовать очень сложный трест, нечто вроде англо-французской акционерной компании под фиктивной китайской фирмой, причем на Англию возлагалась задача, пользуясь неустойчивостью соотношения сил на Тихом океане, оказать давление на Японию и Соединенные Штаты с целью оттереть их от платинового дела.
Капитал предполагался французский.
При всей фантастичности этого проекта, Валериан Платонович сумел облечь его в такую увлекательную форму, что Дорогов невольно заинтересовался.
— Ловко ты все это придумал! — сказал он, когда Тенишевский наконец замолчал. — Но я все-таки напомню тебе о самом главном условии успеха. Ты им почему-то пренебрегаешь. А что, если в Гуй-Чжоу никакой платины нет? Доклад Зайковского серьезен и основателен, поговорить о нем тоже интересно, нет слов, но для решения вопроса о платиновом предприятии это материал далеко не достаточный. Говорил ты довольно хорошо, но подумал плохо.
— Нет, — горячо возразил Тенишевский. — Подумал я серьезно. Я понимаю, что браться за такое дело можно, только имея в руках солидный материал. Этот материал нам даст Зайковский. Он сказал ясно: «В Гуй-Чжоу имеется платина». Пусть объяснит, где, как и сколько. Надо поговорить с ним обстоятельно. Ты можешь считать мою затею фантазией, но согласись, что начинаю я с самого практического шага. Застать Яна Яновича дома нетрудно. Не желаешь ли приехать к нему в понедельник часов в шесть со мною? Завтра, к сожалению, неудобно беспокоить, воскресенье.
