Революция разбросала их. Дважды встречались они за годы смуты и крови. Дорогов — кавалерийским поручиком, Тенишевский — артиллеристом. Потом наступило крушение. Колчаковская армия отступала через Сибирь. Они потеряли друг друга из виду. Валериан Платонович, сняв военный мундир, успел сдать государственные экзамены при университете во Владивостоке, До-рогов застрял в Сибири и только в 1924 году с великим трудом и опасностью выбрался из СССР в Харбин.
В 1929 году друзья столкнулись на улице в Шанхае. Именно благодаря тому, что и раньше они подолгу и часто не видели один другого, во встрече их не было ничего натянутого.
Каждый из них продолжал заниматься своим делом, — Тенишевский в своей конторе, Дорогов, — на службе в американской фирме, — но, несмотря на то, что жили они порознь и даже встречались редко, — прочная и деятельная дружба соединяла их всегда.
* * *
Вернее всего, что при других обстоятельствах доклад Зайковского не произвел бы на Валериана Платоновича никакого впечатления, но разговор за чайным столом придал его мыслям течение столь же неожиданное, как и стремительное. А так как оставлять раз зародившуюся идею в образе бесплодной теории было не в обычаях Тенишевского, он немедленно дал ей практические очертания и, надо сознаться, довольно грандиозные. Нетрудно догадаться, что темой его размышлений сделалась гуй-чжоуская платина.
В «Желтой лампе» Тенишевский бывал, так как он вообще бывал повсюду, не будучи связан с этим обществом ничем и, хотя он не был ни журналистом, ни художником, тем более ни синологом, члены «Желтой лампы» во главе с самим председателем искренне считали Валериана Платоновича одним из деятельнейших соревнователей. Привлечение Зайковского в число сотрудников этого «содружества» состоялось при его непременном участии. С Яном Яновичем Тенишевский был знаком уже несколько месяцев, встречаясь с ним в доме одного из своих клиентов-китайцев, и мысль о привлечении Зайков-ского в «Желтую лампу» принадлежала ему. Сам же он, заручившись восторженным согласием Качаева, и привел ее в исполнение. Зайковский, избегавший публичных выступлений и вообще державшийся в стороне от всякой общественной работы, заставил довольно долго уговаривать себя и вернее всего и вовсе бы отклонил приглашение, если бы не симпатия, которую старый ученый почувствовал к деятельному и любознательному Тенишевскому с первых же дней знакомства. В сущности, Валериану Платоновичу «Желтая лампа» была совершенно посторонним делом, но так уж был устроен этот человек: всюду, где он ни появлялся, видел он неиспользованную возможность применить свою энергию и тут же, часто без всякой даже выгоды для себя, спешил это сделать. Когда Ян Янович согласился, наконец, прочесть для членов «Желтой лампы» свой доклад, Валериан Платонович был обрадован, как будто дело это непосредственно касалось его и неудивительно поэтому, что, встретив Дорогова в пять часов вечера в кафе, он самым решительным образом пристал к нему, уговаривая пойти на этот доклад. При этом он не имел другой цели, как только развлечь Павла Александровича и поделиться с ним достигнутым успехом.
Но теперь, сидя у руля своего быстро несшегося по ночным улицам мотора, Валериан Платонович складывал в мозгу новый, неожиданный и довольно грандиозный проект.
Всю дорогу до квартиры Дорогова он сосредоточенно молчал и только когда оба друга, развалясь в уютных креслах, закурили сигареты, — он заговорил, по привычке своей без всякого предисловия.
— Что ты скажешь, Павел? Врет Зайковский или нет? Конечно, Качаев и рад и благоговеет. Да как ему и не радоваться? Подумай только: в этом обществе китаеведов завелся наконец человек, который знает Китай! Но ты, горняк-специалист, должен же знать что-нибудь об этой платине, если она там чуть не валяется вдоль дороги. А?
— Доклад серьезный, — отвечал Дорогов. — Богослов этот, видно, человек бывалый и знающий. По вопросам горно-разведывательной техники он говорил так, как будто всю жизнь только ею и занимался. А что касается платины, сознаюсь, в такой категорической форме не слыхал еще ни от кого.
