— Подобный случай я видел впервые, — говорил чиновник, — можно прочесть о чем-нибудь в этом роде, можно увидеть на экране синема, но чтобы живой человек решился так исковеркать свою жизнь, — это похоже на безумие!
— Ищите женщину, — сказал лейтенант.
— О, да! — поддержала его дама. — Брат Андре, по-моему, болен сердцем.
— Брату Андре за тридцать лет, — возражал чиновник. — Он не мальчик, чтобы разбитое сердце могло толкнуть его на такой шаг. Ведь он заживо похоронил себя. В его годы, с его карьерой! Из Парижа мне писали, что он раздал все свое состояние! Какой шаг!!..
— Вы правы, — усмехнулся лейтенант, — не каждый день кирасирские офицеры уезжают в Китай, да еще в колонию прокаженных. Случай, действительно, редкий.
— Когда мы провожали его на пароход, — продолжал чиновник, — он шутил, говорил о самых обыденных вещах и ни слова о своем диком поступке. Как будто он поехал на дачу, а не вглубь Гуй-Чжоу на смену отцу Альберту, умирающему от проказы… От проказы!.. Вы понимаете, что это значит? Когда гниют кости, разлагается язык во рту!
— Неаппетитно, — брезгливо поморщился лейтенант.
— Он сумасшедший, — взволнованно сказала дама. — Его нельзя было пускать.
Чиновник развел руками.
— Мы ничего не могли сделать. Он оформил все еще во Франции. Официально он командирован Доминиканской миссией.
— Ты слышишь. Валериан, — сказал Дорогов вполголоса, — еще один человек отправился туда. Сколько людей хочет попасть в эти края! Всех их гонят туда разные мотивы. Но цель у всех одна: все та же «земля Тиан». Не кажется это тебе странным? Как будто символ какой-то.
Тенишевский нахмурился.
— Твоя философия была бы хороша, если бы не торчал у меня в голове проклятый Хеддльсбюри. Обвел-то он нас совсем не символически… А, вот и Коля!
— Ну что, согласилась ваша дива или еще ломается?
— Ух! — сказал Коля, шумно опускаясь на плетеный стул. — Дайте отдышаться… Бой! Пеппермент-сода!.. Вот духота!
Он вытер лоб маленьким полотенцем.
— Леля Зубова согласилась поехать до двух часов. Тася и Маруся ее упросили. Без нее их не пускают.
— Кто не пускает? — удивился Валериан Платонович. — Что же у них тут, пансион благородных девиц?
Коля залпом выпил свой стакан.
— Ух!.. Импресарио не пускает. Беспокоится за репутацию своей труппы. Он и меня расспрашивал, кто вы такие.
— И что же вы сказали? — полюбопытствовал Дорогов.
— Сказал, что музыканты, мои друзья.
— В общем, импресарио их, пожалуй, что и прав, — заметил Дорогов, — европейцы в Ханькоу ведь только сплетнями от скуки и живут. Ему это обстоятельство, наверное, известно.
Коля потребовал еще льда.
— Ну, ничего, — сказал он, — я все уладил. Да вот и дамы…
Все встали.
— Позвольте представить вам моих друзей, Елена Николаевна, — засуетился Коля. — Павел Александрович Дорогов, скрипач-Паганини… А это — Валериан Платонович Тенишевский. Он считается пианистом… Тася, Маруся…
Все снова сели. Коля заказал лимонад и лед.
Крашеная блондинка, Маруся, держалась свободно, очевидно, привыкшая к мужскому обществу, Тася, стройная, немного широкоплечая девушка лет восемнадцати с густыми белокурыми волосами и размашистыми, резко подкрашенными бровями — заметно стеснялась.
Елена испытующе оглядела новых знакомых.
— Вы служите здесь или только проездом? — спросила она.
— Мы собрались провести лето в Кулине и заглянули в Ханькоу на короткий срок, посмотреть, — без особого энтузиазма соврал Дорогов. Ему надоело уже это постоянное «инкогнито», к сохранению которого его принуждали обстоятельства. — А вы? Я слышал, вы направляетесь куда-то на запад?
— Мы едем в Гуй Ян, — сказала Елена, — на гастроли.
— Это очень интересно, — вставил Тенишевский, — я сказал бы, даже оригинально.
— Очень интересно, — заговорила Маруся, — поедем на шаландах, нас будут фотографировать, угощать обедами, делать нам подарки! Знаете, серебряные вазы? У китайцев всегда так. Потом привезут назад в Шанхай и снимут для кинематографа. Вы подумайте только! Кино — это моя мечта.
Тася тянула лимонад через соломинку и молчала.
— А вы, Тася, тоже о кино мечтаете? — обратился к ней Коля.
Она вскинула на него большие серые глаза.
