Намного реальнее было лицо Августина Райхмана на экране одного из мониторов связи. Обычно этот дородный человек был воплощением уверенности и оптимизма. Теперь его осунувшееся лицо могло сказать Теллеру намного больше, чем вид тысяч неизвестных ему людей.
– Джексон! Мне нужно еще время! Я могу снять с этой планеты все население! На моих кораблях хватит места! – Райхман перевел дух. – Прости! Я понимаю, что вы и так сделали все возможное, чтобы задержать их, но… Послушай, может, мы сможем ускорить погрузку, если отправим на помощь добровольцев?
Теллер медленно покачал головой. Он задержал противника, но, вспоминая, что потерял при этом восемьдесят пять процентов истребителей, не испытывал от этой мысли ни малейшего удовлетворения. Впрочем, двести с лишним пилотов, погибших вместе со ста двадцатью семью машинами – гораздо больше, чем рассчитывал Теллер, – задержали противника, которому пришлось лететь медленнее, чтобы поврежденные корабли не отстали. Линейные крейсера и авианосцы контр-адмирала описали вокруг вражеских кораблей большую дугу, оставаясь за пределами досягаемости их ракет, и приблизились к планете, где Райхман погрузил уже две трети колонистов на борт своих транспортов и на челноки, сновавшие между планетой и кораблями.
Но враг медленно приближался. В распоряжении Теллера было четыре линейных крейсера, десять легких авианосцев почти без истребителей на борту и тринадцать легких единиц, включая эскортные корабли Райхмана. Сложившаяся ситуация напоминала ночной кошмар.
Джексон Теллер никогда не считал себя особо храбрым человеком. Порой он даже сомневался в собственном мужестве и давно сознательно разыскивал ситуации, в которых смог бы принести свою жизнь в жертву на алтарь долга. Он был добросовестным офицером и хотел быть уверенным в том, что, когда от него потребуется то, что люди называют отвагой, он сможет опереться на какое-нибудь другое из своих качеств. Адмирал полагал, что знает в лицо все свои страхи и умеет преодолевать их.
Теперь Теллер понял, как мало знаком с настоящим страхом. Ведь он с удовольствием пожертвовал бы жизнью, лишь бы избежать решения, которое ему предстояло принять.
Он снова покачал головой:
– Нет, Августин! У меня осталось только двадцать три истребителя и почти нет боеприпасов… Как только эти… существа поймут, что здесь идет эвакуация, они бросят сюда полным ходом все свои суда. Наверняка они понимают, что я не смогу оказать им даже символического сопротивления. Конечно, корабли у них тихоходные, но и твои транспорты не быстрее… Если ты не вылетишь отсюда загодя, ты не спасешь никого… – Теллер набрал побольше воздуха в грудь и выпалил: – Мы должны вылетать в К-45, как только ты соберешь все свои челноки. Прикажи тем, что находятся на космодроме, немедленно взлетать.
Круглое лицо Райхмана побелело.
– Только не это! На планете осталась добрая треть населения. Мы же не можем!..
Теллер не узнал собственный голос:
– Немедленно прекратить эвакуацию, коммодор! И приготовиться к вылету! Это приказ! Если хотите, вам доставят его в письменном виде!
Несколько мгновений казалось, что Райхман вот-вот скажет нечто такое, что никто еще не слышал от офицера ВКФ. Потом он обмяк.
– В этом нет необходимости, господин адмирал, – уныло сказал он.
Теллер отвернулся, потому что не мог больше видеть лицо Райхмана. А еще меньше он хотел смотреть на экраны, изображавшие толпу, которой только что объявили, что больше на борт никого не возьмут.
– Коммандер де Лаура!
– Слушаю, господин адмирал.
– Прикажите связистам и механикам установить цепочку коммуникационных буев вплоть до узла, ведущего в К-45. Кроме того, свяжите меня с тем, кто командует внизу на планете…
Теллер не смотрел на де Лауру. Он прислушивался к негромкому, но душераздирающему вою, доносившемуся из динамиков, – толпа явно реагировала на услышанное объявление.
– Я хочу, – тихо сказал он, – чтобы станции на планете продолжали трансляцию как можно дольше. Они должны показать нам, что это за существа и что они будут делать после высадки.
