Бегом - в операционный зал. Там суета, готовят стол, готовят инструменты. Я тоже готовлюсь - натягиваю на голое тело желтоватый балахон, стягиваю волосы алой повязкой, чтобы не падали на лоб, погружаю руки по локоть в жгучий, резко пахнущий дезраствор. Операция начинается.
Проклятый город. Здесь даже электричества нет, мы вынуждены довольствоваться тем, что получаем от вертолетчиков с их генераторами. Все, что можно, делается вручную. Я берусь за ножовку и начинаю пилить неподатливую кость. Парень стонет даже под наркозом. Совсем мальчишка, ему и полутора циклов нет. В лучшем случае он умрет. В худшем - останется инвалидом. Убогих здесь и в прежние времена не жаловали. Иногда мне кажется, что я спасаю людей из ненависти к ним. Позволит им умереть было бы слишком просто.
Пила - в сторону, теперь напильник. Я стачиваю острые краешки кости. Скорей бы кончилась эта тягомотина. Тогда можно будет спокойно зайти к Кварку Но'оне, поговорить, выпить... чаю. Леранийцы спиртного не пьют. Зато пьют местные, но их самогон я в себя влить не способен. Они пьют даже дезраствор. Кварк божится, что они и бензин пьют, но в это я уже не верю. Я аккуратно зашиваю культю по слоям - мышцы, фасции, еще фасции, кожа. Отличная будет культя, на ладонь ниже колена.
Я стягиваю перчатки, швыряю их в таз, к жуткому месиву из мяса, кости и салфеток. Метарку бы - но если после каждой операции пить, мой запас истощится за неделю. А в этой дыре не то, что метарку - шлюх нет. Я даю последние указания сестрам и выхожу.
Городок стоит в узкой долине. На запад скала, и скала на восток, а на юге - гора, потухший вулкан, чье название состоит из трех пулеметных очередей и одиночного выстрела. Где-то на южных ее склонах прячутся пушки, точно блохи в шкуре огромного зверя. Большей частью позиции фрехи находятся западнее от нас, а абскар - восточнее, но кое-где они пересекаются, перемешиваются и заходят друг другу в тыл. Я гляжу в небо непередаваемо синее, ослепительное, очень холодное; где-то в невообразимой выси скользит серебряная тень самолета, летящего на юг, в Лерани, в Хэйан, в Аргиту... Аргита. Только здесь, на Горгаале я понял, что такое - родина.
Вертолеты стоят на выровненной взрывами площадке на окраине полуразваленного города. Тридцать уродливых ящеров скорчились на утоптанной железными лапами щебенке. Их черные глянцевые бока украшают леранийские опознавательные знаки, ярко-голубые с алым. Я рефлекторно опускаю глаза: на рукав моей куртки нашит маленький аргитянский флаг, три цветные полоски - лиловая, белая, золотая. Я оглядываюсь: серые камни вокруг, серые дома, редкие черные пятна угля и сажи, зеленые - травы, синие с радугой - луж. Я сплевываю в лужу и захожу в барак.
Кварка я застаю в его комнате. Он сидит на раскладном походном стуле, жжет травы на блюдце - откуда ему достать курильницу в опустевшем городе? Ароматный, чуть горький дым наполняет комнатушку, улетучиваясь потихоньку через вентиляционное отверстие. Лицо Кварка в дыму походит на древнехэйанскую маску воина: узкое, цвета темной бронзы, с длинным прямым носом и острыми скулами.
Странно, но Кварк мне нравится. Почти. Я жгуче завидую ему, до спазмов в желудке, завидую его ироническому спокойствию, его потрясающему обаянию, ненавижу его - и все же меня тянет к нему, нему, так унижающему меня одним тем, что он есть. Мазохизм какой-то.
- Добрый вечер, Рред, - произносит лераниец. - Спокойный сегодня выдался денек.
- Вечер? - переспрашиваю я. Да, и вправду: темнеет. Сколько же я простоял за операционным столом? Опять болят колени - это профессиональное у нас, хирургов. Я сажусь рядом с Кварком и медленно вытягиваю ноги.
- Какие новости? - спрашиваю я.
- Обычные, - отвечает он. - Стреляют, хоть и перемирие.
- Я не об этом...
Кварк понимает недоговоренное. Ему тяжелей, чем мне - все порты Горгаала принадлежат детям моря, с которыми у леранийцев старые счеты.
- Дома? Все как обычно...
Он неторопливо пересказывает мне сводку мировых новостей. "Дома" для нас означает - где угодно, только не здесь.
- Чаю? - спрашивает он, закончив. Я киваю. За окном сгущается синева ясного вечера.
