Тетка изводила племянника нудными назиданиями. Ее голос обжигал его, как крапива. Он начинал вертеться на табуретке. Тогда тетка больно щипала его или дергала за ухо, приговаривая:
— Слушай старших, Кукин-сын, слушай!
Она никогда не называла Клавдия по имени. Щипая его или дергая за ухо, она получала удовольствие: на сухих щеках появлялось подобие улыбки.
Племянник задумал натолочь стекла и всыпать измельченные осколки тетке в овсяную кашу, которую она ела по утрам и заставляла есть мальчишку. Наверное, он исполнил бы это, если б отец не увез Клавдия в кадетский корпус.
Аракчеевский кадетский корпус размещался почти в центре старого Кремля в Нижнем Новгороде, среди замшелых кирпичных башен. Окна корпуса выходили на Волгу, на раздольные приречные луга и белеющие вдали избы села Кунавина.
У входа в корпус на деревянных лафетах покоились медные пушки времен Александра I. На пушках сверкали таблички с гербами графа Аракчеева — основателя и опекуна корпуса — и его знаменитым девизом: «…без дести предан».
Юный Клавдий не очень интересовался окрестной природой и почтенной стариной, зато любою ценой стремился преуспеть в быстротекущей сегодняшней жизни. Его старания давали плоды. Кукина выделяли на строевой, он легко и быстро взбирался по наклонной лестнице без помощи ног, уставы заучил, как таблицу умножения, постиг искусство мазурки.
Природа дала Клавдию зычный голос. Преподаватель физики после ответов Клавдия, покровительственно поглядывая на ученика, декламировал стихи:
Ослу, скотине превеликой,
От бога дан был голос дикий.
Все смеялись, смеялся и Клавдий, и довольный преподаватель хлопал его по плечу и ставил завышенные оценки.
Жажда выделиться иногда подводила Кукина. Однажды он донес на товарищей начальству, был разоблачен; ему устроили «темную» — били, накрыв шинелью.
Оправившись от побоев, будущий слуга отечества не понял, что доносить плохо, недостойно, но он хорошо понял, что делать это надо осторожнее и хитрее.
Став старшеклассником, Клавдий примкнул к группе, именовавшей себя «Рыцари «Конкордии»».
На одной из глухих улочек Нижнего Новгорода ютилось в плюгавеньком доме заведение с запыленной вывеской — «Конкордия». Название было непонятным и манящим. Хозяйка встречала гостей; в большой комнате играл граммофон, угощали пивом, танцевали; молодые барышни уводили клиентов в номера-клетушки и брали с них сущие пустяки.
Нежданно-негаданно грянул гром: один из питомцев аракчеевского корпуса заболел венерической болезнью, и начальство, смотревшее прежде на забавы кадетов сквозь пальцы, приняло против них крутые меры. Среди непокорившихся рыцарей «Конкордии» оказался Клавдий: поздним вечером он сбежал из казармы и попал в расставленные начальством сети.
Проучившись шесть лет впустую, изгнанный и посрамленный, Клавдий с небольшим чемоданчиком последний раз прошел мимо медных пушек с гербами Аракчеева, чтобы вернуться в Москву и склонить повинную голову перед желчной и въедливой теткой. Впрочем, едва он устроился писцом в одном из присутственных мест, тетка вытолкнула непутевого родственника на самостоятельные хлеба в постылую меблированную квартиру.
Клавдий Иванович, готовивший себя к широкой и разгульной офицерской жизни, оказался в окружении скрипучих старцев, по-рабски покорных и исполнительных, с утра надевавших нарукавники и раскладывавших, как пасьянс, запасные перья. Его же, не блиставшего ни усердием, ни каллиграфией, постоянно оставляли после работы и заставляли раз пять — семь переписывать ненавистные бумаги, соблюдая интервалы между строчками, следя за нажимом пера и прочими канцелярскими премудростями.
Кукин, не склонный по природе к унынию, отчаялся. В нем накапливалась лютая вражда к перьям, к папкам, дыроколам, к старшему писцу, мелочному и придирчивому, которому он решил проломить череп и бежать куда глаза глядят из распроклятой конторы.
Случай увел Клавдия Ивановича от беды. В тот вечер в печальном раздумье он зашел в трактир Егорова, что подле гостиницы «Континенталь», отведать блинов. С Востока пришло известие о кончине отца. Где-то в Маньчжурии, промотав в карты войсковое имущество, он застрелился. Не то чтоб Клавдия мучили горестные сыновние чувства, просто он острее ощутил свое одиночество. Надо бы выпить за помин души, но денег не было, и он довольствовался блинами.
