— Огы-ги от ге-гя, — сказала сидящая на ветке птица, почти не разжимая клюва.
Она была ярко раскрашена в зеленые и желтые цвета. Длинный хвост, с разноцветными перьями — красными, синими, зелеными, длинным, наполовину разложенным веером спускался вниз. Голову, поднятую на грациозно изогнутой шее, венчал расцвеченный всеми цветами радуги хохолок. Глаза птицы были закрыты. Она сидела очень напряженно и сосредоточено.
— Что вы сказали? — спросил я.
Птица раскрыла глаза и недовольно посмотрела на меня.
— Я говорю — отойди от меня, неужели не понятно. Дай мне сосредоточиться.
— Ага, извините, — смутился я и отошел от дерева.
А куда мне идти? Я вновь вернулся к задумчивой птице.
— Прошу прощения, вы не подскажете, как выйти на дорогу?
Птица ничего не ответила, только перелетела на несколько веток выше. Я растерянно вернулся к краю поляны и стал разглядывать лес, прикидывая, как это собственными силами добраться до дороги. Внезапно лес озарила яркая огненная вспышка, позади меня обжигающим факелом вспыхнуло пламя. Я даже подпрыгнул от неожиданности, а тролля, знаете ли, нелегко испугать. Обернувшись, я увидел, что на месте неразговорчивой птицы ярко горит костер. Искры летели во все стороны, черный столб дыма поднимался вверх и осыпал дерево частичками сажи. Они падали бесконечным дождем, засыпая дерево и землю возле него, окрашивая все в черный цвет. Само пламя было настолько ярким, что смотреть на него было больно, и глаза сразу начали слезиться.
— Красиво, правда? — услышал я голос возле себя.
Невдалеке величественно стоял белый конь с густой гривой. Тоже ярко белой. Он смотрел на бушующий огонь и в его больших глазах отражались красные языки пламени.
— Я всегда сюда прихожу, когда у фениксов наступает период горения. Тогда почти каждый день можно любоваться на огонь.
— Ты кто? — спросил я.
— Как это кто? — удивился конь. — Разве не видишь, что я — единорог?
Он гордо поднял голову, и я заметил большой витой рог, торчащий у него прямо изо лба.
— Вот, можешь любоваться! Второго единорога у нас в лесу нет, только я, — единорог подумал и добавил: — А, может, и во всем мире.
И тяжело вздохнул.
— Значит, — сказал я, указав на дерево, на котором огонь постепенно начал угасать, — это не то Черное Дерево, которое хочет захватить весь наш мир и которое забрало моих родителей?
— Какое такое черное дерево? — единорог подозрительно скосил на меня левый глаз. Он испуганно покрутил головой, озираясь вокруг. — Здесь нет никакого другого дерева, черное — только это.
— Но это — дуб, — немного подумав, добавил он. — Самый обычный дуб, который облюбовали фениксы. Они здесь сгорают, а дерево приспособилось к этому постоянному пеплу. Какую-то смолу выделяет и само не горит. Фениксам — постоянный насест, а дубу — удобрение.
Единорог фыркнул и парящие в воздухе частички пепла унеслись прочь от его дыхания.
Огонь на толстой, ставшей еще чернее от свежей сажи ветке совсем угас. На его месте осталась продолжавшая дымиться кучка пепла. Внезапно пепел зашевелился, и из него появилась маленькая птичья голова с изумленными глазами. Над головой развернулся радужный хохолок. Головка поднялась на длинной шее и с любопытством осмотрелась вокруг, раскрыв клюв. Видимо, птенец феникса вдохнул немного пепла, так как поморщился и громко чихнул. Вся куча пепла и золы поднялась в воздух и облепила птенца. Он встрепенулся, расправил крылья и мы увидели, что на ветке сидит не один птенец, а целых два. Ярко раскрашенные в желто-зеленые тона, как и их родитель. Правда, хвостики были еще довольно куцые.
— О! Сегодня двойня, — обрадовался единорог.
Первый птенец вдруг заголосил, широко раскрыв клюв:
— Где моя мама?
Слезы полились двумя маленькими струйками.
— Не плачь, — сказал второй птенец более тонким женским голосом. — Хоть я тебе и сестра, но буду твоей мамой.
И обнял крылом первого. Тот сразу перестал плакать.
Единорог, стараясь не шуметь, скрылся в чаще. Я последовал за ним.
— Ох уж эти фениксы, — пробормотал он, — одни проблемы с ними. Вот же придумали способ, как свое количество поддерживать, — родитель сгорает, а на свет птенец появляется.
