Кукушонок открыл глаза, когда заходящее солнце, будто феникс, опустилось на одно из квадратных окон.
– Я хочу еще вина, – сказал он. Асканий посмотрел на Лавинию.
– Есть еще? – спросил он.
Она указала на сосуд с тонким вытянутым горлышком, стоявший в ногах кровати.
– Налей в чашу, – попросил он.
На этот раз Кукушонок сам смог взять ее в руки и опустошил в несколько глотков.
– Очень хорошо, – сказал он, – а теперь мы должны подумать о маме.
Асканий обхватил своего младшего брата обеими руками и когда ему показалось, что тот дрожит от холода, сжал его еще крепче, желая согреть своим теплом.
– Не плачь, – повторял Кукушонок, – я вовсе не собираюсь умирать.
И тут Асканий понял, что дрожал он, а не Кукушонок, но он не стеснялся этого даже перед Лавинией. Асканий обернулся, чтобы улыбнуться ей и поблагодарить, но Лавинии в комнате не было. Несмотря на грузную фигуру и сандалии из сыромятной кожи, она бесшумно прошла по красно-голубому изразцовому полу.
– Кто эта женщина, приносившая мне вино?
– Лавиния.
– Вдова моего отца? Но она одета, как служанка, а не как царица. Простое коричневое платье без всякой цветочной каймы. Я думал, царицы носят пурпурные одежды, окрашенные багрянкой.
– Она всегда так одевается.
– Это не имеет значения. Ей не нужен пурпур. Она очень красивая, правда?
Асканий и Кукушонок сидели внутри Дуба Румина и с нетерпением ждали. В воздухе сильно пахло листьями, яркое дневное солнце желтым ободком окаймляло дверь. Кукушонок был еще довольно слаб, но все же у него хватало сил, чтобы не сидеть без дела в Лавинии, в то время как его мать заточена в своем дереве. Он понимал, как важно то, что они делают, и какую незаменимую роль сыграл именно он при разработке плана, целью которого являлось спасение матери и посрамление Волумны, и это придавало ему силы.
Воины Аскания остались у края Вечного Леса. Их никто не должен был увидеть, не должна была услышать трава, выследить Повеса или обнаружить дриады. В случае необходимости их позовут, затрубив в раковину тритона. Кукушонок незаметно провел Аскания к дереву, старательно обходя все поляны, где дриады любили понежиться на солнце, эти покрывала из травы, кричавшей от боли, когда ее мяли сандалиями.
Теперь они дожидались появления Помоны, которая уже в течение нескольких недель сообщала всем обитавшим в Круге дриадам, а также проходившим мимо фавнам и кентаврам, жившим далеко за пределами Круга, Повесе и даже Кукушонку день и час, когда она отправится в Дерево. («Ты не боишься Сильвана?» – спросил ее Кукушонок еще до смерти Энея, до того, как он встретил Аскания. «Моя мама – королева, – ответила девушка. – Вряд ли Румин позволит этому морщинистому старому карлику занять место Бога».)
– Что если она не придет? – спросил Асканий, который от волнения не мог спокойно сидеть на листьях.
Как большинство мужчин, привыкших действовать, а не рассуждать, он испытывал волнение, если приходилось твердо придерживаться намеченного плана, а не бросаться в бой.
– Придет, – уверенно сказал Кукушонок. Всего три дня тому назад он лежал при смерти, а сегодня ощущал приток сил от веры в себя и в успех плана, который он сам придумал. Асканий рассказал ему, что в Дерево к дриадам приходили фавны и никто, кроме Волумны и Меллонии, не знает об этом.
Кукушонок не удивился.
– Мне никогда не нравился этот Бог. Я рад, что его нет. А если его не существует, мы можем воспользоваться Деревом и похитить Помону.
– Если она придет.
– Помона уже готова к чему-то. Если бы не было Дерева, она, наверное, сама поймала бы какого-нибудь фавна, а потом заявила, что он выскочил из зарослей, набросился на нее и стал наслаждаться.
(Асканий подробно рассказал Кукушонку о сексе, и тот, вовсе не шокированный, с восторгом заявил: «Наша бабушка здорово сделала, что придумала такое. Конечно, мужчины боготворят ее. Сколько я еще должен ждать?»)
Подкупить Повесу, чтобы он не подпускал других фавнов к дереву, было нетрудно: «Доспехи – сразу; если план удастся – еще лиру, флейту и барабан. Ты один будешь как целая армия».
Помона не обманула их ожиданий. Они услышали, как она прощается с Волумной, провожавшей ее до края поля. Что именно она говорила матери, когда пила маковый настой, не смог разобрать даже Кукушонок, несмотря на свой острый слух, но они заметили появившиеся в ее голосе уверенность и вибрирующие нотки от предвкушения встречи с Богом. Она будто шла на праздник урожая, тот, который завершается оргией. Вот она пересекла поле, тихо напевая, и казалось, это пчелы (а может, осы?) жужжат вокруг нее, как вокруг смоковницы. Асканий с Кукушонком прижались к стене, укрывшись в темноте между выступами коры, дверь распахнулась, затем Помона аккуратно закрыла ее и стала устраиваться на листьях, предварительно придав им форму постели. Она сняла украшения – ножные браслеты, ожерелье, булавки с головками-пчелами, а затем выскользнула из туники, как змея из кожи, чтобы насладиться своей наготой. Яркое солнце на улице ослепило ее, иначе она заметила бы Кукушонка с Асканием и закричала раньше, чем Волумна успела отойти достаточно далеко. Наконец она увидела их, во всяком случае, Аскания.
