— Какого немца ты имеешь в виду? — Варнвон перешел на «ты».
— Того самого… Натурального фашиста. Какого же еще? С ним и придется… Вон дети что пророчат?.. — И он замолчал.
— Ну, ну, что пророчат? Говори, что ж умолк?
— Я и говорю… Войну пророчат… И. скоро. Дети чуют…
— А ты откуда знаешь? Откуда, ну?! — привязался Варивои.
Фабиан не мог этого объяснить, не знал как, и молчал, расплескивая водку из рюмочки. А Варивон ждал объяснений, маленький, сухощавый и от того еще более грозный.
— Нет, нет. Я этого так не оставлю. А еще кресло послал в столицу!.. Провокатор! — Он сорвался с места и побежал…
Зося бросилась за ним, а Фабиана совсем затюкали, он сел, так и не выпив за вожака, рюмочка упала в траву, и тут встал Лукьян Соколюк и строго сказал ему: — И дались вам, Фабиан, эти проклятые немцы… Ели бы себе вареники и молчали. Когда уже я научу вас не лезть в политику? Философ!.. Пошли…
— Вот так и начинаются войны… — поднявшись, (горько улыбнулся Фабиан и поплелся за Лукьяном по направлению к сельсовету. Встали и остальные гости. Все недовольно побрели со двора.
Между тем на груше вдруг оборвалась музыка и как то сразу, совсем без паузы, забили куранты. Из хаты выбежала Прися с новым горшком вареников и, видя, что под грушей один Явтушок, не знала, что и подумать. «Ой, боже мой! А где ж гости?!» — «Брось! Брось!» — зачем то взвизгнул Явтушок, и Прися, подумав, что это из за ее горшочка могло случиться во дворе несчастье, бросила горшок, и тот разлетелся в черепки. «Ох, и дура же, ну зачем было бить горшок?» — выругался Явтушок, слушая «грушу». Прися сплюнула И расплакалась: не так это просто — принимать вавилонский актив; для них это обыкновенные вареники, а она с раннего утра как на иголках.
Заслышав куранты, гости бегом возвращались с улицы к груше, а Прися смотрела на них и никак не могла постичь, что случилось с вавилонским активом, пока из «черного уха» в ветвях груши не послышалось взволнованное: «Внимание! Внимание! Говорит Москва. Работают все радиостанции Советского Союза…» Последними прибежали Варивон с Зосей. На выгоне утихла война детей…
В небе снова послышалось то самое гу гу гу, непривычное, вражеское. Зося тихонько, чтоб не рассердить Варивона, подняла голову — по небу, тройка за тройкой, как на параде, летели, а казалось, нависали над миром — топоры, тяжелые претяжелые, они продвигались по небу, отбрасывая угрожающие отблески на Вавилон. Зосе никак не удавалось их сосчитать… Все сбивалась со счета… А Прися пока собирала черепки — дети носятся босиком, могут и покалечиться. Они всей оравой ушли на «войну», чтобы не мозолить глаза гостям; отец сказал, что, кроме своих, прибудет еще какой то крупный агент из Глинска… Вот они уже бегут, полуголые, один к одному, на два часа раньше, чем было им велено, и каждый вглядывается в застывшие лица сидящих под грушей, ищут меж ними того крупного агента, из за которого их спровадили на выгон. Дураков нет! Если папа такой умный, пусть ка сам попробует повоевать целый день в такую жарищу… Да еще с немцами. Вон Сташка, сына Мальвы, чуть не убили…
Чавдар вел свое звено бомбардировщиков с первого боевого задания на базу, был атакован в воздухе, отстал и на одном моторе едва дотянул машину до этого клина красного клевера. Случилось это в полдень, от жары в воздухе стоял звон, все живое забилось в тень, агроном Журба спал под возком, а лошадь его перебирала свежее сеио, как вдруг над ними пронесся гигантский самолет и, едва не врезавшись в бугор, поплыл над полем, на котором Журба уже второй год выхаживавг клевер на семена. Мальва как раз копала в огороде молодую картошку на обед. «Сели! Сели!» — закричала она и побежала к самолету, поднявшему над полем серый шлейф пыли. Придя в себя, туда же побежал и Журба, в красной майке, перепуганный, бледный — он только что пережил такое мгновение, когда казалось, что самолет падает прямо на него. Пока они добежали, летчики уже выбрались из кабины и осматривали фюзеляж, прошитый в нескольких местах пулеметными очередями. Пилотов было трое. Один, вероятно, старший, извинился перед этими двумя мирными жителями, чье жилище он заметил под крылом в самый критический момент. Поинтересовался:
