— И конечно, мы….
— Деньги это другая статья.
Шторы приспущены, гроб стоит из угла в угол наискось. Комната мала, стулья жмутся к стенам. На кухне разговаривают, оттуда прорывается изредка случайный голос. Здесь два, три человека. Иногда четыре, пять. Они сидят, упокоив на коленях руки. Над белыми кружевами гроба, в дальнем его конце, серое опрокинутое лицо, взбугрившийся лоб, острый костлявый нос. Благоговейная тишина. Разве что кто-нибудь осторожно обронит слово, возбуждая сочувственные реплики.
— Лежит как живой, — вздыхает средних лет женщина.
— Так и кажется, сейчас встанет, — тихо поддакивает другая.
Все молчат.
— Я его, признаться, две недели назад видел, — говорит седеющий мужчина. — Говорил вот… Запросто говорил. Вот как с вами. Кто бы мог подумать, а?
— Да, был человек и нету! И теперь что уж… не поговоришь.
— Господи боже мой, как подумаешь, что ведь да… вот ведь как…
Все молчат.
— Тоже вот и сосед на даче умер.
— Болел?
— Да, наверное, думаю, болел.
— Экология.
— При такой экологии — не говорите! Никакой экологии. Какая теперь экология?!
— А у нас лицей экологический открыт.
— Экологию будут изучать?
— Думаю, да. Не иначе.
— Дело-то хорошее.
Молчат.
— А мог бы жить и жить.
— Мог бы жить.
Из кухни доносится сдержанное жужжание перебивающих друг друга голосов. Хлопает дверь. Слышится: «…Хватит? Возьми сумку». Немного погодя седеющий мужчин встает и, сгорбившись, выходит из комнаты туда, где слышен легкий стеклянный звон. В комнату входит и бережно присаживается на стул другой седеющий мужчина в темном костюме.
— Какая утрата, — говорит он через некоторое время.
— Невосполнимая, — отвечает женщина.
— Мне все кажется, это какая-то ошибка, — говорит тот же мужчина.
— Да, — сдержанно говорит та же женщина, — чувство.
— Чудится, — говорит другая, — если бы тебе не позвонили, не сказали, что умер, он бы жил.
Мужчина вздыхает.
Женщина вздыхает и тихонько приподнимается, чтобы сесть поудобнее.
— Не берег себя.
— Да, все мы вот как-то не думаем о себе.
— Не думаем.
— Подойди ближе, — говорит Мастер девочке.
Красный фонарь. Красный глаз, погрузивший всё в ватную, слегка душную — надушенную тревожными запахами тьму. Не сразу можно опознать стол, над которым нависла уродливая тень фотоувеличителя. Большой мутный в полутьме снимок — полуобнаженная модель, танцовщица из ансамбля «Светозар». Рядом такого же размера ватман — просматривается зализанный рисунок — ученическая попытка воспроизвести модель в графике.
— Стань сюда и сравни, — говорит Мастер девочке. — Художник — это способность видеть. Не уловишь, не увидишь… Не знаю, как уж тогда мама будет тебя поступать. Сможешь ты поступить? Это вопрос.
Девочка подходит. Прикосновение локтей. Девочка смотрит на фото и на свой рисунок, но не понимает, что нужно видеть.
— Темно, — говорит девочка детским голоском. В нем и следа нет прежней высокомерной нотки.
— Гейнсборо, — говорит Мастер, — великий английский живописец…
— Я знаю… — торопится она.
— Гейнсборо, — повторяет он, обнимая девочку за плечо и легонько к себе прижимая, — начинал портрет в темноте. При задернутых шторах, при свечах. Он считал, в полутьме на отвлекаешься на мелкие подробности, которые на первом этапе не столь важны и только мешают восприятию общего. Важно уловить целое.
Тоненькая, как подвальный стебелек, девочка вытянулась не многим ниже Мастера, она податливо клонится:
— Конечно, я понимаю.
— Все дело в цельном видении, — продолжает Мастер, приободрив девочку ласковым пожатием. — Я хочу научить тебя видеть цельно. Все пространство листа… Ты хочешь научиться?
— Я… надеюсь. — Голосок дрожит, в нем мольба.
— Давай посмотрим вместе. Так удобнее. — Он берет ее податливую руку и кладет себе на поясницу. Вялая, робкая поначалу руку неуверенно пристраивается, девочка обнимает Мастера чуть крепче и по-детски к нему жмется. Они склоняются к листам. — Как отнестись, например, к мочке уха, к губам, к уголкам губ? — говорит он довольно глухо.
— Как? — лепечет она, не понимая вопроса. Она плывет.
Он тоже несколько возбужден, но уверенно держит нить разговора.
— Любая деталь важна. Любая деталь ценна, — говорит он. — Любая деталь… — Он потискивает узкие плечики, отчего девочка прижимается к нему еще теснее, как будто от чего-то спасаясь. Прижимаясь к Мастеру в судорожной потребности защиты. — Любая деталь ценна — она дает возможность установить пространственные соразмерения и масштабы. Понимаешь?
