— Как? Еще и автора? — не сдержался кто-то почти весело.
— А как же без автора? — охотно отозвалась Надя. — Как вы себе представляете книгу без автора? Самый цимус секретарша собственного издательства. Почему нет? Это удобнее, чем на стороне искать те же длинные ноги и ту же попу. Тем более, что и биография у всех под копирку: Чечня, академия КГБ, школа восточных единоборств, ну, и что-нибудь там… типа… Просветление в горах Тибета. Это факультативно, по выбору. Всё. Художник изображает на обложке сиськи, пистолет, роллс-ройс и долларовые купюры. Огромными золотыми буквами печатается имя новой звезды детективного жанра.
И Надя, совсем уже расшалившись, спросила Генриха:
— Ну как?
— Поверхностно, Надя, поверхностно, — возразил тот, не балуя девушку похвалой.
— …Пока они приехали, ой, Вадим, мы извелись… — доносился приглушенный расстоянием голос Ани.
«Конец!» — громко объявил Куцерь, употребив матерное слово, шумно зевнул и побрел прочь, старчески подволакивая ноги. Еще двое или трое покинули между делом сцену. Алевтина Васильевна не вставала из-за рояля и как будто не замечала общего раздражения; иногда она пробовала клавишу, рождая случайный, сиротливо падающий звук. Но остальные, и даже Виктор Петрович, со слабым стоном ступивший с сиденья на пол, стянулись к говорунам. Никто больше не замечал невозможности этой болтовни. Казалось, люди разрешили себе расслабиться, отложив настоящие, строгие чувства на потом. Надя и Генрих собрали вокруг себя почти всех, кто оказался на месте или заглянул по случаю на сцену. Включая и Мазурова малыша, которого Сергей придерживал за ручку, не пуская носиться кругами.
— Как-то ты упрощенно всё понимаешь. Фишку не рубишь, — повторил Генрих. — Начинать надо с мотивов.
— Мотивы, — отмахнулась Надя. — Кого-то, например, за пьянку из театра выперли. Что еще надо?
Генрих хмыкнул:
— Пьянка! В хорошем детективе мотив простой и сводится, в сущности, к деньгам: наследство, дележка, выгода и сокрытие денежного преступления. Все остальное вздор, потому что приносит в текст ненужную эмоциональность. Детектив, Наденька, — это математика. Мотив должен быть, как маленькая ладная деталюшка. Где-то внутри механизма. Вовсе не на поверхности. А если пьяный, — Генрих оглянулся, но никого взглядом не отыскал, — пьяный, извини меня, обалдуй два раза дверью ошибся, на третий раз лбом треснулся, так этого сюжета на триста страниц не хватит. Это еще не повод, чтобы…
— Колмогорова отравил я.
Генрих осекся.
Виктор Куцерь, где-то бродивший, успевший обратить на себя внимание и вновь забытый, Виктор, которого все держали в уме, как досадную, не имеющую решения задачу — и думать не хочется! — Виктор возник среди кулис, белея марлевой повязкой на лбу.
— Я отравил Колмогорова, — повторил он, как бы преодолевая общее испуганное недоумение. И вышел на свет, спокойный и бледный.
— Слушай, ты пьян, — сказал кто-то. После такой тяжелой паузы, что совершенно естественные, необходимые слова эти, ничего уже не могли поправить.
Потребовалось еще несколько мгновений томительного молчания, чтобы Виктор Петрович Колтунов подал голос:
— Дурак! Пойди проспись.
Но Куцерь не слышал подсказки.
Сильно прихрамывая, Виктор Петрович отправился прочь со сцены. Сергей Мазур поднял на руки бубнящего малыша, выключил по дороге освещение пульта и пошел одеваться. За ним, вскинув голову, последовала было и Раиса Артуровна Бурак, но остановилась.
— Только что… Виктор отравил Колмогорова. Все с ума посходили.
Это за кулисами с телефоном в руках воскликнула Антонова.
Все глядели на Куцеря с тем жгучим, опасливым интересом, с каким рассматривают рыскающего в загоне волка.
— Ты хорошо подумал? — спросил Леня Корженевский, солист на атлетические роли.
— Яд я принес отравиться, — с ожесточенной ясностью произнес Виктор. — Я хотел отравиться. На сцене. Я хотел… — Ожесточение не спасло, он сбился и двинул рукой, словно обводя обступившие его призраки.
— Послушайте, пусть кто-нибудь даст ему в морду! — опомнился наконец Генрих.
Откликнулся Тарасюк:
— За это не в морду. — Нетерпимым движением головы откинул волосы и перешел с места на место в потребности действия. — Будем звонить в милицию. Тут не мордой пахнет!
