Когда Макджи вернулся в закусочную и сел у прилавка рядом со мной, я попытался что-то прочесть на его лице и не смог.
– Ну что? – спросил я.
– Пойдемте ко мне домой, поговорим там, – сказал он. – Здесь, на мой вкус, слишком много народу.
Мы поговорили на веранде дома Макджи. Обоим было зябко и неуютно, но миссис Макджи не разрешила курить в доме. Она была передовая женщина. Макджи говорил немного. Он делал это с таким видом, словно ему совсем не нравится то, что слетает с его губ.
– Это ничего не доказывает, правда? – спросил он, заканчивая рассказ. Тон его был воинственный, и он то и дело агрессивно указывал сигаретой в мою сторону, но лицо его выглядело нездоровым. Мы оба знали, что видим и слышим в суде не всю правду. Я подумал, что это единственный раз, когда помощнику шерифа Макджи бы-ло жаль, что он не такой тупой, как его босс.
– Я знаю, – сказал я.
– А если вы считаете, что можно созвать повторное слушание лишь на основании одного этого, то подумайте еще раз, сеньор. Джон Коффи – негр, а в графстве Трапингус очень щепетильны насчет повторных судов над неграми.
– Это мне тоже известно.
– И что вы собираетесь делать?
Я погасил свою сигарету о перила веранды и выбросил на улицу. Потом встал. Мне предстояла долгая холодная дорога домой, и чем скорее я выеду, тем быстрее доберусь.
– Хотел бы я это знать, помощник Макджи, – вздохнул я, – но я не знаю. Единственное, в чем я уверен, это то, что второй кусок пирога съел зря.
– Я скажу тебе кое-что, раз ты такой умный, – сказал он все еще пустым агрессивным тоном. – Мне кажется, что не стоит открывать ящик Пандоры.
– Не я его открыл, – ответил я и поехал домой. Я приехал поздно, уже за полночь, но жена ждала меня. Я так и думал, что она будет ждать, но мне все равно было очень приятно ее видеть и чувствовать ее руки вокруг моей шеи и ее упругое тело рядом.
– Привет, странник, – сказала она, а потом прикоснулась ко мне пониже. – С этим парнем все в порядке? Он, как всегда, здоров и весел.
– Да, мэм, – Я поднял ее на руки, а потом отнес в спальню, и мы занимались любовью, сладкой, как мед, и, когда я дошел до высшей точки, до этого чувства величайшего наслаждения, когда отдаешь и получаешь, я подумал о нескончаемых слезах Джона Коффи. И о Мелинде Мурс, говорившей: «Мне снилось, что ты блуждаешь в темноте, как и я».
Все еще лежа в объятиях жены, в сплетении рук и бедер, я вдруг заплакал.
– Пол, – воскликнула она потрясенно и испуганно. По-моему, она видела меня в слезах не больше шести раз за всю нашу долгую семейную жизнь. Я никогда не был в обычных обстоятельствах слезливым. – Пол, что с тобой?
– Я знаю все, – ответил я сквозь слезы. – Я знаю, черт возьми, слишком много, если сказать по правде. Я собираюсь казнить Джона Коффи меньше чем через неделю, но девочек Деттерик убил Вильям Уортон. Это был Буйный Билл.
На следующий день та же группа охраны, что завтракала у меня в кухне после ужасной казни Делакруа, собралась там опять. Но на этот раз в военном совете принимал участие и пятый: моя жена. Именно Джен убедила меня рассказать все остальным, я сначала не хотел. «Ну неужели не хватит того, – спросил я ее, – что знаем мы?»
– Ты плохо соображаешь, – ответила она. – Наверное потому, что все еще расстроен. Им уже известно самое главное: что Джон взят за преступление, которого не совершал. Возможно, теперь им станет легче.
Я не был так уверен, но прислушался к ее мнению. Я ожидал взрыва эмоций, после того как рассказал все Вручу" Дину и Харри (я не мог доказать, но я знал), однако сначала ответом было только задумчивое молчание. Потом, взяв еще одно испеченное Дженис печенье и начиная намазывать его толстенным слоем масла, Дин сказал:
– Ты думаешь, Джон видел его? Видел, как Уортон бросил девочек, а может даже, как насиловал их?
– Думаю, что если бы он видел, то попытался бы помешать. А Уортона он мог видеть, когда тот убегал, думаю, так оно и было. Но даже если и видел, то потом забыл об этом.
– Конечно, – сказал Дин. – Он особенный, но не очень сообразительный. Он понял, что это был Уортон, когда тот протянул руку сквозь решетку и дотронулся до него.
