Насер, в принципе, согласился с нашим предложением, заявив, что после возвращения в Египет обсудит с руководством страны и Национального собрания вопрос об отдыхе (он подчеркнул, именно об отдыхе) и в ближайшее время вернется в Советский Союз для лечения в Цхалтубо.
Я сообщил Брежневу неутешительные результаты консилиума. В ответ он сказал: «Надо сделать все для восстановления здоровья Насера, ибо нет на Ближнем Востоке другой фигуры, которая могла бы объединить арабов в противостоянии США и Израилю. Если он сойдет с политической арены, то это будет большой удар по нашим интересам и по интересам арабов. Сделай все, что необходимо для его лечения. Официально его будет принимать на отдых Президиум Верховного Совета. Я скажу Подгорному, чтобы обеспечили все, что необходимо».
Действительно, вскоре позвонил Н. В. Подгорный и в присущей ему грубой манере сказал: «Звонил Брежнев, попросил, что надо тебе помочь с Насером. Я дал указание, свяжись с моими ребятами, они займутся всем этим». На этом наш, весьма «продуктивный» разговор о лечении Насера закончился. Как помогали мне ребята, я почувствовал, когда поехал в Цхалтубо, что-бы посмотреть на месте возможности размещения президента Египта. В Президиуме Верховного Совета, как часто бывало, все спускалось по бюрократической лестнице, и когда я в конце концов встретился с человеком, который должен был организовать прием, то им оказался заведующий то ли фотолабораторией, то ли фотокиноотделом Верховного Совета, если мне не изменяет память, по фамилии Данилов. Вся его помощь заключалась в том, что он с большими придирками подписывал счета за пребывание Насера. В Цхалтубо не оказалось ни одного помещения, достойного президента крупной и дружественной нам иностранной державы. Все бывшие дачи были грязными, запущенными, а в санаториях имелись только стандартные палаты по 12–14 квадратных метров, да и то без удобств. Положение было крайне тяжелое. Надо отдать должное бывшему в то время первым секретарем ЦК КП Грузии В. П. Мжаванадзе, по распоряжению которого был приспособлен более или менее небольшой корпус санатория Совета министров Грузии.
Однако, когда незадолго до прибытия Насера приехали представители его канцелярии и осмотрели предлагаемые для президента три маленькие по 14 метров комнаты, они при всей своей вежливости спросили только одно: «А нет ли другого помещения, хотя бы немного попросторнее?» И когда я, уставший от безразличия тех, кому поручалась организация приема, резко сказал: «Это лучшее, что здесь есть, и другого мы предоставить не можем», они также довольно резко ответили: «Но ведь вы принимаете главу иностранного государства». Я был полностью согласен с ними, но ничего сделать не мог. Чувствовалась «либерализация», проводившаяся Хрущевым, и его стремление к уничтожению привилегий. Но, наверное, при этом хотя бы несколько дач для приемов надо было оставить.
Насер, в связи с решением трудных проблем защиты страны от непрекращающихся израильских рейдов, задержался почти на 2 месяца. Зная сложную ситуацию с размещением в Цхалтубо, он приехал в сопровождении очень небольшой группы секретарей и охраны. С ним был симпатичный, приятный и умный египетский посол в Москве М. Галеб. Мне с ним было легко еще и потому, что он тоже был по профессии врач и хорошо понимал сложившуюся ситуацию. Несмотря на то что ответственные за охрану работники 9-го управления КГБ делали все, чтобы предупредить утечку информации о приезде Насера, весь город только и жил разговорами об этом визите. Помню часа за четыре до приезда президента мы пошли на базар почистить ботинки (надо было все-таки достойно встречать главу иностранного государства). Чистильщик, пожилой веселый грузин, думая, что мы отдыхающие, расписывая прелести Цхалтубо, махнул мне рукой, чтобы я наклонил голову, и тихо сказал: «Ты, как мне кажется, хороший человек. По секрету тебе скажу, что, выйдя на угол площади в 12 часов, ты увидишь Насера». И он точно описал маршрут проезда президента, который вечером, накануне, в полном секрете прорабатывали работники «девятки». Бедная охрана!
