Однако, вернувшись к знакомому валуну, ротмистр едва узнал только что покинутое место. Нет, валун никуда не пропал, но скала, высившаяся над местом его странного “сна”, еще несколько минут назад девственно чистая, оказалась сверху донизу усеянной разного рода сакраментальными надписями типа: “Здесь были Вася и Аскольд”, памятными неизвестно кому датами, сердечками, пронзенными стрелами Амура, похабно-математическими “формулами” и прочими автографами людей недалеких и явно не обремененных проблемами, а песок усеян следами кострищ, пустыми банками из-под пива, кваса и сельтерской, осколками бутылок и прочим мусором, по которому еще недавно Александр так скучал.
Цивилизация тут же не преминула напомнить о себе: один из бутылочных осколков мстительно, как показалось ротмистру, впился в голую ступню. Прыгая на одной ноге и пытаясь зажать ладонью рану, из которой так и хлестала кровь, обильно струящаяся на песок, Бежецкий растерянно огляделся. Ни пиджака, ни туфель в обозримом пространстве не обнаруживалось, так как они, видимо, канули в небытие вместе с только что оставленным параллельным миром Соседа. Для проформы ротмистр поискал еще, не надеясь особенно на удачу…
Спокойный голос, раздавшийся из-за спины, подействовал на Александра как удар тока:
— Потерял чего, господин хороший?
Один из полицейских, минуту назад загоравших на песочке возле вездехода, широкоплечий парень лет двадцати пяти, нацепив комично выглядевшую на почти голом человеке форменную фуражку, стоял на пресловутом мысу, широко расставив волосатые мускулистые ноги и держа в опущенной левой руке ремень с портупеей и пустой кобурой. Пустой кобура была потому, что правой рукой “дорожник”, находясь согласно инструкции “в пяти-семи метрах от подозреваемого в правонарушении”, направлял прямо в живот подозреваемому, то есть Александру, тупорылый табельный “веблей-скотт” калибра 11, 43 мм…
“Ну, блин, привязался! — Александр ежесекундно озабоченно поглядывал в зеркало заднего обзора. — Чего ему нужно? Неужели люди Полковника так топорно работают? Или не его?…”
“Хвост” он заметил сразу же, как только вырулил на Невский. Кургузый “даймлер” какого-то легкомысленного, “лягушачьего” цвета, висящий на хвосте “кабарги”, уже начал надоедать Бежецкому. Раздражало не само преследование, а тот дилетантизм, с которым оно велось. Преследователи не только совершенно не скрывались, но, казалось, нарочно пытались держаться к объекту как можно ближе. Опасаться ротмистру было нечего, поэтому он всеми силами пытался заставить себя не нервничать. Искушение вдавить в пол до упора педаль газа стало так велико, что даже зачесалась ступня в ботинке. Надежная мощная машина, мгновенно превратившись в настоящий болид, несомненно, оставила бы далеко позади здешний неповоротливый аналог приснопамятного гэдээровского “трабанта”, в просторечии, как ни странно, и здесь называемый “мыльницей” из-за пластмассового кузова. Однако зуд зудом, а сотни ни в чем не повинных автомобилей добропорядочных петербуржцев, торопящихся домой после трудового дня, движущихся слева и справа по оживленнейшей магистрали столицы, тоже стоило принимать во внимание.
Решение пришло внезапно, когда Александр автоматически притормаживал у светофора, зажегшего желтый сигнал прямо перед носом его машины. Сбросив скорость почти до нуля и краем глаза отметив, как “даймлер”, который отделяли от преследуемой “кабарги” два автомобиля, тоже начал притормаживать, Бежецкий, “ударив по газам”, проскочил перекресток.
Позади раздалась только робкая и какая-то куцая трель уличного полицейского: видимо, служака в последний момент разглядел номера Дворцовой Службы на “кабарге” и, судя по всему, решил перенести громы небесные с головы высокопоставленного чиновника на его преследователя, неуклюже пытавшегося выбраться на оперативный простор. Спустя пару минут Александр снова взглянул на дорогу и удовлетворенно улыбнулся, не обнаружив позади ядовито-зеленой “мыльницы”. До настоящего профессионализма “хвостам” было далеко. Интересно, кто же это все-таки был?
